|
Оглавление: ПРОСТО ГЕРОЙ. Вместо предисловия. Часть первая. ТУДА. Он существует. Как провожают самолеты... Калики-моргалики. Финланд ноу гут! Прорыв сквозь ментальность. Часть вторая. ТАМ. Семь штрихов к рисунку "Париж зимний". Два новогодних вечера. Роман без названия. Спад интереса и дождь. Сюрприз ценою в шестьдесят семь долларов. Вместо предисловия. Писать рассказы, повести или романы в конце двадцатого века довольно таки неблагодарное занятие. Стоит лишь закрутить Фразу и всунуть в нее две, три сюжетно смысловых линии, а то - не дай Бог - сделать пару, другую отклонений, как сразу найдутся знатоки и любители литературы, которые завопят с апломбом - аксеновщина!.. Ну и что с того, что люблю я Василия Аксенова, считаю своим заочным учителем и так далее, но пишу-то, поверьте, по-своему, как умею, и считав нахально -не менее талантливо, не в обиду будет сказано господину Аксенову. Ну разве я виноват, что и он, мэтр-в-прошлом стиляга и я-хипарь-соракалетний, используем в своем творчестве одно на многих социально-литературно-жизненных явлений конца двадцатого столетия, правда у г. Аксенова началось еще с «Затоварившейся бочкотары» и «Мой дедушка - памятник», а я сейчас, несу это знамя (вариант - крест) То есть попросту говоря - со стебом пишем, высмеиваем все и вся, а через призму этого, почти непрекращающегося стеба нет-нет да выглянет голая суть - та самая, которой гордятся серьезные писатели и философы. То есть несем в массы ерническим языком доброе, вечное... Всегда, во все времена и во всех народах, наравне с философами были и шуты. Ко это не значит, совершенно не значит, что изрекали шуты лишь поверхностное, сиюминутное. Просто язык другой... Вот и я, во след за своим мэтрам, спешу выстебать все то дорогое, чем по праву гордится народ, эмигранты, хиппи, диссиденты, беременные женщины и так далее, нужное подчеркнуть или добавить). Ну хорошо, с уважаемым Василием Аксеновым более-менее ясно - сам признал его за мэтра и заочного учителя (а он бедолага и не знает об ученике-то), но ведь есть и множество других писателей... Стоит лишь только заглянуть хотя бы в завтрашний день, уж не говоря об более дальней перспективе, как сразу хор - кабаковщина! А почему не уэльсищияа или там беляевщина, ну на худой конец, какая-нибудь там желязновщина?.. Ведь тоже заглядывали, куда не попадя... Так нет же - кабаковщина. и точка! А дальше совсем страшно писать. Стоит допустить, что герой инвалид, хотя бы умственного труда - сороконизм. И точка. Так взгляните вокруг себя, господа хористы, любители критиковать, так как писать бог таланта не дал, взгляните повнимательней - сколько вокруг идиотов, инвалидов, сумасшедших, кретинов и просто придурков... Особенно в правительстве новоявленных стран, так называемых постсоветских, но не об этом слово, не об этом разговор. Ну так по какому-такому праву Сорокину или там Мамлееву можно, а остальным ни-ни? У Сорокина с Мамлеевым лицензия-патент что ли? Я ни чего не имею плохого против этих господ писателей, уважаемых мною и с удовольствием читаемых мною, но почему, почему? А может - крамольная мысль овевает мне бороду, а может это господа-любители-критиковать-хором норовят непущать и охранять... Без спросу, так сказать, блюдут чужие права авторские и находки... А авторов спросили они? А какого-такого, извините за народность выражения, хера лезут туда, куда и где не спрашивают?! А может послать их всех далеко-далеко, хористов хреновых или попросту не обращать внимания. . . Ну вот, хористов разогнал, не видать мне доброго словца на страницах литературных газет и дайджестов, не осветят, не погладят, не воскурят и так далее. Ну и черт с ними. Потому что если слушать всех этих, не умеющих писать, а потому подавшихся в критику за похлебкой и куском хлеба, то ни когда ни чего не напишешь. Потому что стоит воспарить над толпой читателей, написать так сказать для собственного удовольствия, как сразу - Соколов. Который Саша... Или еще кто-нибудь. Хотя, прощу посудить, герой мой совершенно оригинален и на страницах печатных появлялся до меня только в книгах, под рубрикой «Империализм не дремлет» или «Молодежи об молодежи», то есть совершенно ругательные опусы, не ставящие целью гонять и разобраться, что же толкнуло героя нашего описываемого времени в жизнь такую. Итак, господи, опять аксеновское слово выскочило, срочно изменим, Ну так вот, Герой мой совершенно оригинален, так как ранее не появлялся на страницах книг, претендующих на литературу серьезную, внешне тоже оригинален, герой-то мой, так носит длинные волосы, а иногда и бороду с усами, иногда же бреет начисто не очень. Ходит мой герой конечно на ногах, ну бывает и на голове, ну совсем на четвереньках, почему редко - предпочитает наркокурение, чем распитие алкоголе содержащих налитков, хотя и эти самые напитки ему не чужды. И даже иногда, мой собранный - образный герой, обобщенный так сказать, употребляет внутривенно, и то, что категорически нельзя ни в одной стране. Но чаще в прошлом, так как осознал пагубность и тяжесть последствий... Одет мой герой, ну совсем как интеллектуалы Аксенова, хотя на первый, не вооруженный взгляд и те же самые джинсы наличествуют, и тяга к иностранно-импортному, над чем смеялся семьдесят лет советский народ и что семьдесят лет лелеял в мечтах и тешил тот же самый совнарод. Но есть и коренные отличия - интеллектуал от Аксенова (звучит почти как «от Кардена»), не смотря на всю свою богемность и стиляжность, в прошлом своем, все же цивилизованный и цивильный человек. Мой же герой есть русско-советская разновидность западного хипарства, помноженное на чисто русское разгильдяйство, пофигизм и отсустсувие должного. То есть формирование эстетических вкусов моего героя в одежде пришлось на время тотального дефицита более-менее нормальной одежды с точки зрения моего героя. И в этом коренное различие моего героя от всех остальных, в большом количестве гуляющих по страницам книг множества авторов. Но это только внешняя сторона медали, а есть еще и внутренняя. Герой других авторов, будь это Сорокин, Мамлеев, Соколов или Табаков, если и выброшен судьбою на панель, на обочину или не будучи выброшен, ведет себя так, как будто выброшен или хочет вести себя так или мечтает вести себя так или все вместе. Мой же скромный герой, в далекой-далекой юности сам выбрал и собственный образ жизни, и сам, собственными руками, в связи с самовольно выбранным, и избранным образом жизни, сформировал собственный менталитет, и если и иногда терзается, а иногда и не иногда, а постоянно, то это его личное дело, но факт остается фактом - мой герой добровольно стал аутсайдером, изгоем, хипарем-хипаном и несет по этой жизни хайр свой, как знамя и получив в награду за это все прелести жизни в Совке - психбольницы, иногда и заключение, осуждение общества и так далее как видите, ни у одного писателя, от Александра Сергеевича до Эдички Лимонова (во как завернул, ну а что, про одно писали, разным языком, но про одно), нет и не было такого героя. Оптимиста-реалиста, рефлексирующего-копающегося в собственной душе и в собственном, пардон, дерьме, длинноволосого, как Махно или Байрон, бородатого, как Распутин, не путать с потрясателем соцреализма и укрепителем-основоположником «деревенской прозы», ну в общем, украдем еще раз у Василия Аксенова, все равно хористы-критиканы отоспятся за все, запутавшись и заблудившись в извивах фразы, ой мама, открытым текстом краду, надо хоть маленько замаскировать, прощу учесть - ни чего общего с Юзом Алешковским, ну в общем... Уф, начну сначала - герой мой оригинален, как, внешне, так и своим внутренним миром, потому что до меня, автора данного повествования, еще ни один писатель не описал внутренний мир тунеядца и творческом личности, оптимиста рефлексирующего и беглеца от реальности шершавой, живущего в собственном мире по законам окружающей, его среды, одним словом, герой мой полон, парадоксов, плюющий на обще принятые правила к не бегущий к обще принятым целям... Хипарь тридцати-сорокалетний, со всеми минусами, постулатами, догмами, неврастенией и даже, не побоимся такого слова как психопатия, нарушающего все и вся, а или в результате получающего по заслугам. То есть там, где другим нормально - жмет, где другим ну скажем терпимо - давит, там, где и так далее... И живет мой герой неправильно, и не там где можно и нужно и должно, и не с теми, с кем надо бы и с кем даже иногда б хотелось, и в том и беда его, и ну если не счастье, то хотя б судьба... Несет его, как осенний листок, и менял он города, и менял имена, и окурки, понимаете, может быть даже от того самого наркокурения, бросал а набегающую волну, для критиков-хористов - это тоже я покрал, из кинофильма «Ошибка резидента», но не каюсь подлюка, не каюсь... Значит герой мой охарактеризован полностью и я думаю достаточно. Теперь об среде обитания моего героя. Чаще всего это грязные закоулки нашей нетипичной действительности, ну посудите сами - у одного писателя герой живет и дышит в Кремле и около, у другого вращается среди иностранных дипломатов, у третьего в интеллектуально-богемной среде... Ну конечно, у Виктора Ерофеева герои больше по подворотням шлялись, но как уже было сказано - туда загнала героев этих мрачная и суровая действительность. Мой же герой сам, бодро и без принуждения идет туда, куда героев других писателей и на аркане не затащишь. И же просто идет а живет. И не просто живет, а отлично себя чувствует, как рыба в воде. Во всех этих флетах, сквотах и прочих не приспособленных для нормального проживания нормальных героев, местах, мой герой не просто отлично живет, он еще там, негодяй развивается, и не просто развивается, а еще и размножится норовит!.. Так сказать семьей обрасти, и не просто семьей, а еще и многоженством-мормонством норовит побаловаться... Да еще каким-либо творчеством занят, а о хлебе насущном все время норовит позабыть, а еже ли не позабыть, то отодвинуть на задний, дальний план... И из творчества своего мой герой-не герой, как я уже и сам убедился, дохода и не мечтает извлечь, и созидательно-поступательного ни чего не делает, и пользы окружающей среде и обществу, кроме разве что удобрений, не приносит... Да еще подводит под свое тунеядство теоретическую основу и норовит ткнуть ею в нос окружающим, указать произведениями своими об неправильности жития-бытия остальных правильных героев, занять так сказать свободный пьедестал, ведь как уже не раз было говорено - пророков нет в отечестве каком-то... Насчет отечества кстати - герой мой ко всему еще и ни россиянин, ни и не иудей то есть национальность у него конечно когда-то была, но в связи, а так же потому что, ну и естественно в виду, одним словом утеряна, затерялась на бескрайних просторах авторского повествования, и живет мой герой космополитом, и является им в самой своей первой сути, не путать со сталинским определением данного слова, и не просто космополитом, а еще и таким, знаете, наплевательски относящимся к русским березам, американской сосне, канадскому клену, французскому каштану, чешской липе, эфиопской пальме и прочим ностальгическим атрибутам народов. Перекати-поле, сука бездержавная, предатель родного отечества, мой герой и я со всеми этими определениями, не смотря на резкость, согласен. Таков мой герой и слов тут из песни не выкинешь... И ни чего не поделаешь, у всех герой как герой, Родину если не любит, то вспоминает, если не вспоминает, то хотя бы изредка припомнит, если не красным словцом, то хотя бы крепким. Ну а мой же... Может читатель уже устал от словоблудия Автора и пора бы начать само повествование? Может быть и пора. Осталось только назвать героя и сюжет понесется сам, почти без участия Автора, по своим прихотливым изгибам и извивам, дались тебе эти извивы, ведь точно спер у Аксенова, оставь их в покое, этож голимый плагиат - не могу, уж очень нравятся мне эти извивы... Еще древние греки прекрасно знали - как назовешь героя, такую и жизнь он проживет. Можете себе представить Казанову с именем «Федор»? Я нет. Или например, доблестного агента 007 по имени «Вася»?.. Только в плохой пародии. А значит что имя для героя, если не многое, то все. Или наоборот. Естественно, мой герой мог быть Смитом, Джоном или Бобом, и это не против правил, так как хипари в Совке, то есть в СССР, обзывались англо-предательскими именами, что бы подчеркнуть свою связь с ЦРУ и американским империализмом, и наплевать на все завоевания. Но Совка нет, есть постсоветское пространство, названное СНГ, плюс какие-то самостоятельные субъекты в юридическо-дипломатическом плане, а потому имя герою дам обыкновенное, но со значением, так как назовешь героя, так и пойдет-понесется сюжет, одним словом назову героя Владимир, старое славянское имя, но одновременно и имеющее космополитические корни, мол ВЛАДЕЙ МИРОМ, вот так-то, не больше, не меньше, но не подумайте об какой-либо агрессии, ни чего подобного. Если б герой мой имел окупационно-окажемпомощь намерения, то именовался бы там Адольф или там Леонид, а тут совершенно мирное - владей всем миром, будь землянином, а не гражданином, живи где хочешь... Мир огромен и весь твой. В один прекрасно-не очень день Владимир, тридцати восьмилетний хипарь, бывший житель советской империи, а сейчас беженец-беглец, проснулся где-то в Европе, между Варшавой и «Мадридом, но на восточней Афин. Денег у него было от силы двести песет, десять немецких марок или там к примеру с пяток франков... Курс не причем, Владимир не соизмерял жизнь с курсом, будь то курс очередной партии-водительницы в блудню или курс покупки-продажи валют. На все курсы он плевал, хайр его был разлохмачен, борода свалялась на бок, бусы на шеи, пусть будет на трех дневно не мытой шеи, значит так - бусы на трех дневно немытой шеи, вы спросите - как же правильней, а бог его знает, ну в общем, бусы на шеи перепутались, вы снова спросите - причем тут бусы, я вам просто сказу - спросите у Владимира, причем тут я, Автор, герой выходит из подчинения сразу, к как только обретает имя. Так вот, сразу, как только получает имя, так и сразу начинает жить совершенно самостоятельной жизнью... Может быть пойдем дальше? А чем тебе в этом месте не нравится? Ну, читатель устанет или не захочет читать про бусы так много... да и хрен с ним, с читателем, мои бусы, сколько хочу - столько и буду описывать их, разглядывать, может быть мои бусы, как ружье у Антона Павловича... ну хватит, хватит, выделываешься, все знают, что ты начитанный, что же еще тунеядцу делать... От тунеядца слышу!.. Не хватало мне еще с собственный героем ссорится, это знаешь чем пахнет-припахивает? Не верь, шизофрению немцы придумали, что б Кафку облажать, а ее нету, не веришь? я сам ее болел, точно знаю, а в кабаковщине тебя и так обвинят... Что бы не вводить читателя в дебри словословия и словоблудия, скажу кратко, как ученик какой-нибудь там школы ораторов с древнего Рима. Откройте эту книгу, «Песок Калифорнии», на любом рассказе и подставив вместо наличествующего там имени главного героя, имя Владимир, смело читайте и не ошибетесь. Это будет все о нем... Об моем герое. Ну а бусы? Что бусы, ну носит герой бусы на шеи и иногда забывает снимать на ночь утром распутывать приходится, и может быть когда-нибудь, не дай бог конечно, и выстрелят эти бусы, то есть образно говоря, естественно, бусы не стреляют, но в канве, в сюжетной линии какого-либо рассказа могут сыграть далеко не последнею роль. Хотя бусы не рояль и вроде бы не играют. Но все же... Ну а что же с моим, а теперь уже и с твоим, читатель, героем, с Владимиром тридцати восьмилетним хипарем, неповторимым, неподражаемым и ранее совершенно, ну совершенно не описываемым другими писателями, что же с ним? Как он там?.. Я думаю - не пропадет. В народе говорят - дерьмо не тонет...Это я не грубо, это просто фольклор. Естественно, своего героя надо любить. Тем более, если герой и автор - тезки... ОН СУЩЕСТВУЕТ. Капитализм Билли встретил во всеоружии. В полной подготовленности к этому стихийному бедствию. Нет, он не был в курсе, в отличии от мажоров с бугра (Кремлевского), но по стечении обстоятельств, собственному образу жизни и главное - своему внутреннему «Я», он не лопухнулся и оказался всесторонне подготовленным. Квартиры он не имел с младенчества, не считая в далекой Чите папину-мамину, но к этому печальному времени они, отъявленные строители предыдущей общественной формациям, не дожили и не увидели, в какую пропасть и бездну катится их любимая социалистическая Родина. А квартиру предприимчивое государство сразу дало нуждающимся трудящимся. Билли же получил шиш или по западному - фак... Ну, квартиры нет, мафии отнимать нечего, а то вон, в каждом номере «Козломойца» страшные статьи печатают - то бабку зарезали за флет, то семью молодую газом потравили...Ну его на хрен, флет, нет и спокойней. Павловская реформа с полтинниками и стольниками мимо прошла и даже ни каким боком Билли не коснулась, так как вышеозначенные купюры он видел лишь на плакатах иногда. Раньше, при социализме, на плакатах «Накопил и машину купил!» с розовощеким дебилом и на «Храните деньги в сберегательной кассе!», сейчас же, при внезапно нагрянувшем капитализме, на плакатах ушедшей в подполье КП которая СС - «Ограбленные - восстаньте!»... Чья б корова мычала, а уж ваша, товарищи, молчала. Флета нема, прайса ноу, с работы Билли на улицу ни кто не выкинул, так как работал он официально один раз в жизни, в ДТД, для подзабывших или незнающих - лечебно-трудовой профилакторий, где лечат от любви к алкоголю, кстати, привитая родным Совком, трудом и запрещенными на воле таблетками...И все под бдительным оком Внутренних Войск МВД. То есть за решеткой и колючкой... Так вот, работы Билли не лишился, сбережений не имел, ваучер ему не дали, так как не имел прописки и в обще, был он весь как бы не советский, не русский даже, не родной. Даже во внешнем виде проскальзывало что-то инороднее, чужеземно-враждебное, как голоса с эфиру. Был он весь такой длинно-худой, обросший как йетти с Памиру, хайра по пояс, борода на грудь, усы как у запорожца, не кара, а казака, и все вызывающе рыжей расцветки. Плюс ко всему прикид - летом клешенные джинсы, попиленные и заплатанные, рубаха в петухах, жилет расшитый очередной участницей сексуальной революции и членки клуба «ФрилафБилли». Зимой летний наряд утеплялся взамен сандалий какой-либо обувкой с Тишиники, спасибо бабуля, доношу с радостью, и пальто, чаще всего даренное, а даренному пальто за подкладку не заглядывают, вот и приходилось напоминать зимой то ли чучело с огорода, для отпугивания ворон, торчков и прочих, то ли панка последнего уральского разлива. Ну конечно и свитер чаще всего любовно связанный тем же или новым членом, уже названного клуба. Флета, прайса, работы, нет, накоплений и ценностей тоже, Билли был готов, как пионер, к капитализму. И он пришел... Да, кстати или не кстати, но нужно упомянуть - где жил Билли, на что и как. В начале перестройки, один пипл сваливал в Израиль, на землю предков, флет у него конечно отняли, а вот ателье, мастерская под крышей, где он творил ни кому не ведомые шедевры, осталась. -Живи Билли, живи, пока бляди не выкинут, - тут пипл имел не членов клуба «ФрилафБилли» к ним он относился с уважением, а работников Мосгорисполкома, как это не печально. -Живи и продолжай наше общее дело. А я как лысый камень, буду за границей направлять и руководить.. . Для совсем дураков - лысый камень это В.И.Ленин. И Билли начал жить. За давно не мытыми стеклами гремела приватизация и прихватиаация, перестройка плавно перешла в свою высшую стадию - криминализацию, и внезапно пришел капитализм, а Билли как. жил, так и продолжал жить, благо арендная плата с ателье была мизерная и можно было ее подолгу не платить - народное, а не частное, электричеством он пользовался на халяву, протянул провод с чердака и все, а вода в обще в России без учета, пей - не хочу! О флетом более-менее разобрались, тем более он достался Билли уже обставленным в стиле богемно-люмпенско-помойным, а на остальное ему было глубоко плевать. На что жил Билли? Иногда, подводя итоги уходящего в даль прошедшего года, сам Билли не мог внятно и вдумчиво ответить на данный вопрос. Самому себе... Как-то вот жил-жил и дожил даже до капитализма на родине первого в мире победившего весь народ пролетариата и до своих тридцати трех лет. Чаще всего это были так называемые случайные заработки. А чаще всего и самому не все ясно. Ну конечно, члены клуба вносили какую-то свою лепту в бюджет клуба и его председателя, но это были крохи, в конце концов, не альфонс же Билли, не доде! А как жил Билли? Как живут хипы первого поколения в Совке, прошедшие все и испытавшие на своей волосатой шкуре все прелести развитого и победившего, самого правильного в мире? Были и дурки-дурдомы, психодромы, попытки синуцида и алкогольные отравления суррогатами, уже упоминаемое ЛТП и приводы, спецприемники, и даже страшно вспоминать - задержание в пограничной полосе войсками в зеленых погонах... Но хиповый бог миловал, отсидел полмесяца и приговорили всего к штрафу, что спасло, до сих пор непонятно, то ли справка с дурдома - вялотекущая, психопатия и невроз, склонность к бродяжничеству и тому подобное, то ли еще че... Правда скрыта во мрака. Но было и вино, и солнце, и любовь, а особенно больше всего было любви. Уж очень Билли нравился герлушкам-хипушкам, приехавшим Москву с Гоголями и Джангом посмотреть и себя на Бисквите, Петровке и Собутыльнике показать... А вписатся где? Нет, Билли не такой, он че - половой гангстер или террорист-сексуал что ли, ни когда еще Билли не предлагал вписку за фак, он ведь не блядун цивильный, не ходок, а хипарь простой. И ни когда не напрягал герл-герлушек телегами о фрилаве, мол тот не хиппи настоящий, кто фрилав не прошел, таких тележников Билли сам презирал и выстебывал, а просто был Билли такой простой и такой клевый, такой оттяжный, олдовый и... Что герлушка и сама не понимала, как на второй, а иногда и даже на первый впис-найт оказывалась вписанной в длинный список членов клуба «ФрилавБилли». И но когда не жалела об случившемся, даже если и любовь была скоротечна по каким-либо обстоятельствам. И всегда расставались френдами, и когда возвращались к себе на периферию, а Билли соизволял пройти трассой а Крым или в Прибалтику, то не только всегда вписывали, что вполне естественно, но и если были свободными, то и напоминали о своем членстве в клубе. А особо далеко зашедшие в фрилаве даже меняли своего партнера на Билли, хотя и знали - он приехал на час... Мы к вам приехали на час, Привет, бонжур, хелло! А ну скорей любите нас - Вам крупно повезло!.. Иногда в клубе Билли было сразу две герлушки, иногда даже три, а один раз было одновременно даме четыре!.. О той счастливом, но вместе с тем и страшном времени Билли вспоминал всегда с усмешкой под усами, но с дрожью в членах... Уж очень разные по характеру попадись тогда герлушки и как все получилось, он сам до сих пор понять не мог. Друзья и приятели по Системе, по хипповому братству с улыбкой вспоминали и Билли, и его клуб, и иногда, для того чтоб более точно указать, про какую Рингу или Баги спикают, напоминали - из клуба Билли, и сразу все становилось ясно - а, так эта та, что в 78 прикатила с Рязани, ну точно, а то врубится ни как не мог... В общем, до самого прихода капитализма жил Билли даже очень хорошо, особенно в краткий период перестройки, так как полисам стало не до него и его френдов, демократы вышли из подполья и подняли голову на завоевания правящей партии, но жаль - длилось это недолго... Затем прогремел путч, часть людей ринулась на баррикады, затем обнимались с седым дядькой с хитрым рейсом, это была последняя возможность обняться с ним, потому что после он спрятался за красной кирпичной стеной и мечтать обнять его мог только дебил. Ну а затем-то и наступил уже порядком навязший в зубах капитализм. И одним хмурым мартовским утром... но лучше это место выделить. И одним хмурым мартовским утром проснулся Билли на собственной многострадальной и много видевшей постели, слева лежала рыжая худенькая Марго из Харькова, справа сопела пухлая шатенка (крашенная) Ли из далекого Нска, денег не было, жратвы тоже, вино последнее (про вино-то и забыли рассказать, но это отдельный разговор] кончилось еще позавчера, впереди ни каких перспектив, раньше как-то удавалось жить, теперь ума не приложу, как жить, на что, совсем непонятно... Вот с такими мрачными мыслями проснулся Билли одним хмурым мартовским утром и понял - дальше так жить нельзя, надо менять ее, жизнь и круто. О вине. Билли был стойкий и ярый противник торча. Так как с детства боялся уколов. Травка, молочко из под бешенной коровки, каша, ну изредка повидло из маковых головок еде туда-сюда, по остальное... Боже упаси! Это тоже помогло встретить капитализм спокойно, так как не любовь к торчу сыграла тоже большую роль. Кто был зависим - начал кидаться от суррогатов, так как чистый торч взлетел в цене, а Билли не завис, и все ему было по барабану - и цены, и чистота суррогатов. Так вот, насчет вина. Здесь, и даже здесь, Билли был свободен (до поры, до времени) от влияний извне. Так как пил он уже давно свое вино. Рецептура проста до наивности - осенью надо объехать дачи и сады, и на брошенных участках или просто забытых богом и хозяевами, собрать урожай ягод и плодов. Собранное помыть, порезать и положить в теплую воду в те две огромные десяти литровые бутили из под кислоты, украденные еще лет десять назад из одной лаборатории. Одним из членов клуба... Так вот, положить в те бутыли и добавить сахар. Здесь-то и зарыта собака, здесь-то и главный секрет вина Билли. Пойди достань сахар, если его, во-первых - дают лишь два килограмма в одни руки на месяц, во-вторых - только по месту прописки, каковой у него не было, в-третьих, за деньги... Билли изобрел новый, гениальнейший способ получения необходимого сахара для вина. Он в несколько заходов привозил с колхозных полей сахарную свеклу, очищал ее от ботвы и грязи, и варил несколько часов. Затем полученную массу противного цвета, но сладкую, как жизнь миллионера, добавлял в тот компот, налитый в бутыли, бутыли затыкал дырявыми пробками, в пробки вставлял резиновые трубки, отведенные в таз с водой все бурлило и грозило, клокотало и норовило взлететь или хотя бы взорваться, а результат был недели через две и бесподобен. С трех стаканов так било по мозгам, что ни какой фабричный портвейн-вермут не мог сравнится. Ну а самое главное - цена, себестоимость! Цена была ноль, так как за билеты в электричках Билли уже лет десять с лишним не платил, предъявлял справку о психдиспансера, но если ревизор ее не удовлетворялся, начинал пускать пузыри и мычать, пассажиры сразу заступались за убогого, обижаемого бессердечным ревизором и Билли ехал дальше. Так вот, проснувшись хмурым мартовским утром в окружении своего собственного гарема, Билли понял - больше он не выдержит. Еще месяц, другой, от силы лето протянет, а потом проклятый капитализм наступающий сожрет его, проглотит без остатка, без следа. При социализме он еще как-то выкручивался, при перестройки катался как сыр в масле, ловя свою удачу в темной неразберихе умирающего социализма и всеобщего безвластия. Но в условиях нарождающегося капитализма, со всеми гримасами и человек человеку волк" и тому подобное, к тому же с совершенно не развитыми институтами социальной защиты (это Билли узнал из журнала "Новое время"), ну как ему выжить, как?! С трудом пробравшись сквозь всякую дрянь, мебель с помойки, к мутному от житейской грязи окну, Билли уставился в мглу постсовка. Жрать не чего, пить не чего, любить ни кого не хотелось, жить даже не хотелось... Билли стоял голый, весь съежившийся, батареи центрального отопления перешли на капиталистический режим и были чуть теплыми... Господи, ну почему я не еврей! - взмолился Билли к неизвестному богу, уехал бы в Израиль, закосил бы под-дурака, в армию не пошел бы, жрал бы апельсины, курил бы травку израильскую, пил бы пиво голландское, оно там копейки, говорят, любил бы местных герл, имел бы их штук пять-шесть, ну мудак, родился русским, вот и подыхай в сранной России... Нужно обязательно сказать о том, что не смотря на все видимые признаки тунеядца и тунеядства, Билли был творческой натурой. Он писал стихи, не претендуя на славу А.С.Пушкина, просто свои, вылетавшие из собственной души в моменты наивысшего кайфа. Сам он их называл енечки, сокращение от «фенечек», так как были они краткие и афористичные. Например из летнего цикла 1982 года: Неделю я трассу в Крым долбил, Меня понос внезапно прихватил, Пожрал углей я полкило, Такое вот случилося кино... Самое главное в енечках Билли это была жизненная правда - все енечки написаны только на фактическом материале. Кроме енечек Билли сочинял еще замутные телеги, краткие рассказики из хиповой фентези, строк так двадцать-двадцать пять, начинавшиеся всегда одинаково - один хипарь встретил бабу-ягу, только не старую, а совсем молодую, от силы лет триста с хвостиком... И дальше ни разу не повторившись в своих замутных телегах, насочинял так килограмм пять. Ну и что бы совсем закончить об творческой стороне Билли и перейти собственно к рассказу, нужно обязательно упомянуть его занятия живописью. Билли любил, под меланхоличное настроение рисовать по желтой бумаге красной тушью объединяя свои рисунки в циклы и давая им пронзительные и точные названия. «Жизнь и смерть участкового инспектора Кирилла Огурцова, павшего в борьбе с врагами перестройки» или «Путана в сетях ЦРУ как фиолетовая смерть» и так далее. Как из этого можно понять, меланхолия сказывалась, как в названиях циклов, так и в изображенных в них картинах. Хотя сам по себе Билли был больше оптимистом, чем пессимистом и довольно таки долгое время смотрел на жизнь с детской улыбкой на устах. Живопись свою он называл - желто-красное искусство. А вот со слухом и нотной грамотой Билли не дружил, слух отсутствовал напрочь, и ни какие терзания гитары и рук в далекой молодости не дали результатов, и не мог Билли покорять сердца герлушек мелодичным бренчаньем и ритмичным покрикиваньем - ой-ой-ой или ей-ей-ей... Оставалось надеяться лишь на литературу и изобразительное искусство. За спиной сопела Ли, получившая сокращение от прежнего - Маугли, первым утром после записи в клуб "ФрилавБилли", так как Билли заявил, что спать с Маугли он не может, поскольку у него с данным именем связаны определенные ассоциативные связи по Фрейду. Все дело в том, что у него есть знакомый пипл по прозвищу Маугли, и каждый раз занимаясь любовью с нею, он будет испытывать странное чувство, будто занимается любовью со своим приятелем... Герла сразу врубилась в расклад и сократилась до Ли, тем более это намного удобней в постели. Ли сопела, Марго шевелилась, грозясь вот-вот проснутся, в голове и на душе было мутно и муторно, лезло всякое говно из популярной литературы - тридцать три, учение не создал, учеников растерял, дом не построил, только деревьев в далеком школьном детстве насажался аж до тошноты, как только это насильное приобщение к природе не отвратило от будущего хиповства, непонятно... Да, да-да, так дальше жить нельзя, а как нужно - хрен его знает, может в монастырь податься, вон, аж три френда-хипаря подались а монастырь, там спокойно-покойно, между молитвами и пахотьбой, нет-нет, только не в монастырь, там же пахать надо, если б еще в женский, внезапно улыбнулся Билли и зашарил синей от холода рукой по подоконнику, в поисках завалившегося с богатых времен, бычка-чинарика. То есть остатка недокуренной и припасенной на будущее, сигареты. Под руку попадались все больше вещи не нужные, по крайней мере сейчас, все какие-то наводящие на различные воспоминания и ассоциации...Ксивник, старый-старый, с ним он еще на Гаую ездил, в 82; или 83, он тогда еще ксиву под дождем замочил, менты к тому паспорту потом вязались... Кукла, оставленная Светкой из Киева, засохший пучок какой-то зелени, это я тогда хотел на цветочный чай перейти и гербарии ударился собирать... Нож с обломанным лезвием, лезвие сломал, когда пиво открывал, чешское с Арбата, датчан-хипов угощал за их прайс, познакомился я с этим андерграундом из-за бугра в прошлом году, они мне и ринг-вписку оставили, то ли в Голландии, то ли в Дании, мол приезжай как ни будь... Дания, Христиания, столица хипов всего мира признана ООН и ЮНЕСКО, я ж статью в эстонском «Козломойце» читал... может... Червячок желания чуть шевельнулся и умер, не оформившись до конца под бурным натиском серого быта. -Би, жрать есть чего? - подала голос проснувшаяся Марго, выглядывая молодой бабой-ягой из-под ватного стеганно-дырявого одеяла. Мгновенно отозвалась капризная Ли: -Билли, миленький, дай мне какой-нибудь чинарик, подыхаю без курева, без толчка. Билли не оборачиваясь на пищанье герлушек поморщился и тихо, но внятно (пардон за штамп) ответил: -Ни хрена нет. У меня депресняки. Если не хотите нарваться на выписку - утухли. Без меня разгребайтесь... И пассии утухли, так как очень и очень хорошо знали своего Билли. Билли стал Билли в далеком-далеком семидесят-третьем-застойном. Он, уже имея за плечами первую дурку, а в кармане справку, молодой и красивый, но совершенно наголо остриженный представитель цветочного братства, прикатил покорять город-герой Москву. На перроне чуть не был свинчен бдящими за чистотой рядов москвиче двумя полисами, но спасли длинные ноги. Билли бывший еще не Билли, совершенно случайно столкнулся около какой-то пивной в районе Арбата с представителем паразитирующей молодежи, украшенным длинным хайром. По местному - лонговым. Кинувшись к брату, Билли-не Билли совершенно забыл про свою не модную прическу и естественно получил кучу недоумения - а что этот стриженный гопник льнет с объятиями? На попытку разъяснить ситуацию, получил от неизвестного до сих пор и более ни разу не встреченного на долгом хипповом пути-трассе, хипаря, заслуженное - эт ты хиппи? да ты просто старичок, ковбой Билли... Ковбой естественно, сразу отпало, а вот Билли уже с гордостью несется по лайфу с кайфом лет семнадцать... Билли впал в депресняк. Завалившись назад в постель и отвернувшись к ободранной стене, украшенной самодельными плакатами любимых групп, а их у него было много, и групп, и плакатов, Билли погрузился в... Кто из нас не был в депресняке, кто из нас не знает этого состояние, когда есть только одно желание - сдохнуть, но нет сил на исполнение даже его...Ни душевных, ни физических.. . ...Я устал пить чай, Я устал пить вино, У меня не осталось слов Кроме слова "говно"... Ближе к вечеру Билли смог выползти на улицу. Один. Так как герлушки куда-то скипнули, не желая ломать кайф депресняка Билли. На проклятой вонючей улице моросило какой-то гадостью, люди были отвратительны, и ни кого не хотелось любить. Хотелось немедленно вступить в «Красные бригады» и самолично взорвавшись, угробить вместе с собой еще человек пятьсот. В метро аборигены толкались, матерились и бросали злобные взгляды друг на друга и все вместе на Билли. Энергетически колпак Билли, разрушенный депресняком, не только не спасал тонкую и хрупкую душу но еще в добавок висел ошметками на плечах, мешая дышать и двигаться... В центре Москвы было еще паскуднейше. Жижа грязно-мочевого цвета, достигая местами до щиколотки, мгновенно промочила щузы, клеша и даже полы пальто Билли, сверху сыпалось мокрое и липкое, воздуха просто не было, в место воздуха была адская смесь, состоящая из выхлопов миллиарда автомобилей, появившихся вместе с капитализмом, различнейшего парфюма, мужского и женского, а Билли не ненавидел и то, и другой, запахов какой-то дряни, жарившейся в различных киосках» Со стен на него щерились какие-то рожи, то ли поп-звезды, то ли члены какого-то комитета, кругом людей было на один, а то и на два порядка больше, чем могло вместится на единицу измерения площади, все толкались, кричали, матерились...То та,, то там вспыхивали мгновенные драки, кто-то у кого-то что-то вырывал и убегал, кто-то где-то стрелял, но ни кто не обращал на это ни малейшего внимания. Полисы бегали оскаленные, как крокодилы, прижимая к груди автоматы без прикладов, какие-то вооруженные до зубов люди в полувоенной форме, поведением напоминая оккупантов из фильма, прямо на тротуаре какого-то обыскивали, а кто-то другой возмущался.. Голова шла кругом, Билли стоял прямо в луже по колено в холодной густой жиже, оттесненный агрессивной толпой к стене станции метро Арбатская и отчетливо-пронзительно понимал - больше ни чего не будет для него, ни чего!.. Ни Гауи, ни Крыма, отсоединились Украина и Прибалтика, стопом не берут, боятся бандитов, на поезд билета не купишь, легче купить поезд - дешевле будет, денег в этом крокодильнико-крысятнике просто не дадут заработать ни как, а уподобляться тому вон бомжу, обосано-обосранно-облеванно-дранному он не собирается и выход из всей этой фантастическо-хорорной жизни прост до не могу. Надо только решить как. Под поезд можешь остаться инвалидом и больно, с окна мастерской, все же десятый этаж, страшно и больно, с моста холодно, мокро и больно, можно повесится, шею больно, он пробовал в дурке один раз, чуть не закололи гады, остается старое испытанное средство, герлушек прогнать, в ванну теплую воду, и попилится... Подняв голову к низкому хмурому небу, Билли увидел в том самом месте, где раньше висело «Народ, и партия едины!» - «Кока-кола» все в таких же социалистическо-кровавых цветах. Что-то скользнуло в замерзшую ладонь Билли, он с удивлением уставился на молодое голубоглазое лицо, румяное, с отличными не советскими зубами, даже помирать захотелось как-то меньше, -Возьмите, может быть вам это пригодится, - мягко сказала носительница несоветских зубов и Билли уловил чутким ухом почти москвича чуть незнакомый акцент, совсем-совсем неуловимый. Незнакомка, одетая скромно, но во западному отлично и отлично, отчалила от лужи Билли, сжимая в руках пачку каких-то глянцево-красочных брошюр и напоследок отсалютовав вновь улыбкой. Поднеся не сгибающейся от холода рукой брошюру к лицу, Билли прочитал крупные буквы на обложке (совершенно по-русски) - «Армия спасения протягивает вам руку помощи!». На Гоголях уже давно ни кто не тусовался. Бисквит был переделан в какой-то ресторан. Джанг, богом благословенный Джанг, Джалтаранг, был снесен с лица земли какими-то потусторонними силами. Пентагон пускал за плату. На Сырах было гнусно и мерзко. Петровка обмажорилась и естественно, подорожала. В Бубликах тусовались пионеры, бомжовые пионеры и какие-то гнусные непонятные личности. В Собутыльник! было дорого и богемно-чопорно. Все цветы должны цвести, вот и доцвелись, на тусовке плюнуть негде от дебилов, бомжей и алкоголиков... Билли не знал, куда ему деться от своих мыслей. Ни где нет приюта исстрадавшейся душе, ни приюта, ни покоя...Покой нам только снится... -А ты чего здесь расселся?! - возмутился видом Билли и его появлением в теплом парадном какой-то нетерпимый жилец. Билли лениво поднял на него свои карие глаза, выпустил между губ один из больших пузырей и... -Я ы-ы-ы-ы-и-ы~ы!!! Жильца как ветром сдуло, только где-то внизу хлопнула дверь. Билли на секунду задумался - вызовет или нет, приедут или нет, а если из другого места? и решив ? нет, не приедут, ни врачам, ни полисам до него в это бурное время нет делов, ни до того им, что б по парадникам психов подбирать, и продолжил прерванное занятие. Листая толстые глянцевые страницы буклета, рекламирующего американскую Армию Спасения и ее услуги, оказываемые гражданам гибнущей страны, Билли задумался. Что конкретно ему, может дать эта Армия? карелку бесплатной похлебки? Благодарю, сыт по горло бесплатными похлебками. Шмотки? Клешенных джинсов у них скорей всего нет, а значит выдадут брюки какого-нибудь фермера или клерка, на Билли, не жалко, носи на здоровье... Благодари. Что еще?.. А если...В голове Билли вновь зашевелился утренний червячок, стараниями серого быта превращенный в дракона депрессии и... Ярчайшая вспышка озарила Билли, он в обще был великий мастер по изобретении выходов из тупиковых и матовых ситуаций, куда его постоянно загоняла советская жизнь. Когда на Таганке, какие-то чуваки сделали видеозал с хипово-роковыми фильмами, он и только он! изобрел гениальнейшую телегу по изъятию из народонаселения прайса на билет. О, это было изобретение века!.. И только однажды она, телега, дала сбой. И то, правильней сказать - половинчатый результат... Билли подходил к представителю нарождающегося капитализма в кашемировом пальто или в красном пиджаке с засученными рукавами, в зависимости от сезона, и проникновенно глядя в глаза, в самую душу, если она еще не была продана дьяволу желтого тельца, глядя и говорил особым, проникновенным голосом: -Извините, я вижу - вы состоятельный человек, в отличии от меня. Нет-нет, вы только не подумайте, что я прощу деньги, нет-нет. Понимаете, я долгие годы социалистического рабства был лишен просмотра целого ряда мировых шедевров, а сейчас, хотя и вроде бы и наступила частичная либертуха, но увы... В этом месте Билли широко разводил руками, не менее широко улыбался, мило и обаятельно, затем движением фокусника выворачивал свои карманы, страшного пальто или расшитого жилета, так же в зависимости от сезона. -И как вы видите, не смотря на вроде бы возможность лицезреть шедевры мирового киноискусства, в связи с бедственным положением, куда меня с остальной частые населения ввергли коммунисты за семьдесят лет эксперимента, я одновременно лишен такой возможности. В этом месте Билли переходил на интимный шепот и особо-доверительную интонацию-придыхание: -Но вы как человек разумный и состоятельный, не откажете в такой малости падшему, нет-нет, - чаще всего в этом месте жертва Билли пыталась достать пухлый бумажник, что б откупится от пострадавшего из-за коммунистических экспериментов какой-нибудь мелочью, но Билли был неумолим и коварен. -Нет-нет, я не могу взять от вас денег, вы же в отличии от меня их заработали, - здесь жертва распрямляла плечи и горделиво оглядывалась по сторонам. -Нет-нет, я не могу взять от вас заработанные деньги, не могли бы вы просто купить мне билет на шедевр, что бы не искушать меня возможностью пропить ваши деньги, ведь человек так слаб... И действительно, человек так слаб, что заходил влеченный Билли в кассовый зал и приобретал билет на шедевр мирового киноискусства, хотя если б расчет был произведен на улице, это было бы раз в пять дешевле. Что мешало просто стряхнуть худющую руку, украшенную бисерными браслетами и кольцом металла «свинец», оставалось загадкой даже для самой жертвы. Видимо проникновенные нотки голоса Билли будили какие-то глубоко зарытые под меркантильностью и повседневной суетой неведомые душевные порывы. Одним словом, билет покупался, Билли шел в зал, жертва отправлялась по своим бизнесменско-криминальным делам, терзаясь вопросом - почему? Почему я, который не дает, не подает даже женщине с грудным ребенком, дал этому длинному с наглой рожей, по которой плачет кирпич?.. Ответа не было... И только, как было уже упомянуто выше, один раз телега дала сбой, залихорадило ее, затрясло, жертва внимательно выслушала весь монолог Билли, внимательно просмотрела этот театр одного актера и поправив галстук хрен знает какой стоимости в баксах, ответила, вытаскивая бумажник и сопротивляясь влечению Билли в сторону кассы; -Послушай, старик! Хорошо, что ты еще «из города Тарту» не представился! Ну артист, на аск хотел расколоть, ну мастер! Держи прайсом на полтикета и вали, мне не когда!.. И долго-долго стоял Билли с открытым ртом, пораженный до кончика хвоста неожиданным сленгом и мгновенным расколом от мажора в длинном вишневом пальто, мягком, как пижама. Так вот, Билли не был случайным гостем на этом пире жизни и из любой, казалось бы невыходимой-непроходимой ситуации всегда мог найти выход. Найти и воспользоваться. Вспышка озарила Билли и покидая гостеприимный подъезд, он даже насвистывал, правда фальшиво, но душевно. Что? Конечно, свой любимый «Йелоун субмарин». А затем перешел даже и на слова... Правда в украинском варианте! ...Мы с Мыколой ели "Помарин" Ели "Помарин", ели "Помарин"... Неделя после встречи с представительницей Армии Спасения прошла в сплошной лихорадке буден. Билли достал все свои архивы, все свои бережно собираемые заметки и статьи из советских газет и журналов, он очень и очень торчал с такого говна, ему было глубоко плевать, правду пишут или врут беспардонно, критикуют или размазывают сопли умиления (как в последнее время). Билли был коллекционер и как истинный коллекционер ни сколько не интересовался положительное или отрицательное содержат предметы его страсти. Из всего вороха-килограммов собранного тщательно и скрупулезно было отобрано лишь то, что требовалось, остальное было безжалостно вновь распихано по пыльным углам мастерской. Билли не обращал внимания на пристававших к нему членов клуба, Марго и Ли, отказался идти на безник к Карлу, даже отказался, о боже! от бутылки вайна, отмахнулся! любовно принесенного с того самого безника. Герлы поняли - у Билли почему-то сорвало крышу и когда она встанет на место - неизвестно. Первой капитулировала-дезертировала Ли. В пятницу, собрав немудреные пожитки в цветастую торбу, увязала спальник, наспех поцеловала Марго в щеку и крутанув возле виска пальцем в адрес Билли, ушла с Пирогом с Сокольников... Марго осталась одна, один на один с сумасшедшим. Было немного страшно и таинственно. Спать Марго легла на полу, закутавшись в одеяло и прихватив с собою туристический топорик. Ко вторнику у Билли все было готово. Вечером, в понедельник, он еще раз проверил все подготовленное, тщательно еще раз проиграл в голове предстоящее сражение, проиграл все возможные варианты, ловушки и контрприемы на них, и удовлетворенный сделанным, предложил Марго прошвырнутся по тусовкам. Член клуба вздохнула с облегчением и отложив топорик, отправилась с Билли. По коридорам штаба Армии Спасения России деловито спешили какие-то клерки и длинноногие секретарши, вальяжно расхаживали какие-то бомжи и артисты-не артисты, сновали то ли баптисты, то ли какие-то мормоны, домовито пробегали многодетные семьи, прижимая к груди полученное из закромов Армии. В целом обстановка напоминала сцены из спектакля Шатрова «Дальше, дальше, дальше!», то есть революционную обстановку Смольного. Билли даже несколько растерялся, попав в незнакомую ситуацию, но тут же сообразил - окно с надписью «Информация» красноречиво звало к себе, поправив тяжелый рюкзак, он бодро зашагал к цели. -Извините девушка, к кому я могу обратится со своим вопросом? - очень и очень вежливо спросил у сидячей за стеклом солдата в белой блузке с голубым воротничком. Солдат мгновенно отреагировал на вежливую речь Билли улыбкой. -А что у вас за дело, вы хотите внести какую-то лепту? - солдат с высокой грудью и голубыми глазами указала подбородком на приличных размеров рюкзак Билли, -Нет-нет, - слегка опешил он, мама мия, как здесь обувают, не успел прийти, как предлагают внести лепту, капиталисты! ни хрена себе!.. -Нет-нет, я хотел бы, что б меня выслушал кто-либо из руководства Вашей Армии Спасения, так сказать генералитета, из тех, кто мог бы затем, после того как выслушает, принять определенное решение. Понимаете? - Билли обаятельно улыбнулся и пошевелил усами, это по видимому сыграло такую весомую роль, что бравый солдат Армии Спасения тут же подняла телефонную трубку и быстро-быстро заспикала на настоящем английском. Билли слегка открыл рот. Вволю наспикавшись и положа трубку на место, солдат улыбнулась ни все тридцать два западных зуба и сопроводив свои слова движением руки, от которого у Билли мгновенно напряглось и потеплело везде, сказала: -Второй этаж, дверь номер22, бэг можете оставить здесь, -Не-ет, бэг я возьму с собой. Он мне еще пригодится... Легкое пожатие плечами и Билли отправился навстречу собственному Ватерлоо. Били трубы, ревели барабаны, может быть конечно и наоборот, в глазах у Билли колыхались груди солдата, вот бы попасть к ней в плен - мелькнуло в голове. Номер 22, постучал, дверь мгновенно распахнулась: -Проходите сюда, будьте как гости пожалуейстау. Светлый кабинет, ни чего не имеющий общего с советской бюрократической модой, за столом женщина лет сорока, но еще вся из себя, видать по утрам сок пьет, апельсиновый, и бегает километров пять... Сбоку от стола в мягких креслах еще три помощника помоложе, видимо ассистентки или охрана, ишь, в центре, видать в качалку ходит, любера ей в подметки щузняков не годятся... -Садыйтесь пожалуйстау! Билли уселся в предложенное кресло, установил, около ног рюкзак и оглядевшись, начал: -Я пришел в вашу Армию Спасения с не совсем обычной просьбой. Более того, моя просьба на первый взгляд настолько нелепа и необычна, что я просил бы вас дотерпеть до конца моего повествования и по возможности не прерывать меня. Получив заверения с легким акцентом и небольшими неправильностями в том, что его очень внимательно выслушают и ни разу не прервут, Билли продолжил: -Я хиппи. В вашей стране может быть эта социально-асоциальная группа уже сошла со сцены истории, но в нашей стране мы еще есть. Мне тридцать три года, из них я хожу в шкуре хиппи 17 лет. Может быть я и рад скинуть ее, но увы - это не возможно, - с этими словами Билли достал из своего огромного рюкзака папку, а из нее в свою очередь вырезанную статью из газеты «Комсомольская правда» от 8 января 1983 год; под заголовком «Куда катится эта молодежь?» за подписью социолога А.Л.Свининой.. -Вот ознакомьтесь - нужное я подчеркнул, как видите, даже советско-коммунистический социолог пишет в своей статье о тяжести возвращения лиц, долгое время бывши: в рядах так называемых хиппи, к активной социальной жизни. Заметьте - к активной! Билли поднял палец и потряс им в воздухе, четыре хорошо вымытых и с уложенными прическами, головы склонились и прочитали подчеркнутое им. А он продолжил: -У меня нет квартиры. Сейчас не будем разбирать - кто виноват, кто нет. Я пришел к вам не жаловаться, я совершенно по другому поводу. Итак, у меня нет квартиры, и как вы осведомлены из современной прессы, что б ее заиметь, я должен быть сказочно богатый. Ознакомитесь, - Билли как фокусник вытащил из папки очередную статью. свежая информация. В статье известного экономиста приведены статистические данные стоимости жилья, сложившиеся на нашем диком рынке. Билли, еще не успев толком начать, уже разошелся. -Обратили внимание? Д продолу. За свою сознательно-взрослую жизнь я работал лишь только один год и то принудительно, на низко-квалифицированной работе - вязка сеток под картофель. В связи с тем, что мне с детства не были привиты навык, элементарного труда, я прожил жизнь тунеядцам. Из папки была извлечена следующая статья. -Прошу вас обратить внимание! Статья профессора Лисовского, одного из ведущих психологов-социологов, занимавшихся в нашей стране проблемами так называемой неформальной молодежи. Он пишет, я подчеркнул для вас, что лица, с детства которым не привиты элементарные навыки труда, с юности не участвовавшие в трудовых процессах - практически неприспособленны к занятиям трудом! Обратите внимание -практически неприспособленны! далее, я не имею сбережений, а если бы даже и имел, то с учетом индексикации, статья из газеты «Экономист», они были бы равны нуля!.. Генералы Армии Спасения сидели ошеломленные атакой информации, ворвавшейся в их уютный кабинет с этим странным, так не похожим на всех остальных посетителей, волосатым человеком, а Билли разошелся не на шутку, его понесло: -Так, что мы имеем на лицо? Имеем субъект, то есть я, не имеющий жилья, работы, навыков к труду, желания работать и трудоспособности. Но я не являюсь тунеядцам в обще принятом смысле! Нет и еще раз нет! Обратите внимание - это мои стихи, о качестве и достоинствах сейчас не будем говорить, здесь не литературный диспут и эта тема за рамками нашей беседы, тем более искусство всегда было субъективно, вот моя поэзия, вот безмен, прибор для взвешивания, обратите внимание! Ровно пять килограмм сорок два грамма!.. Прошу убедится собственными глазами! - Билли встал и продемонстрировал ошарашенным генералам вес поэзии, действительно, сей странный прибор показывал названную цифру. -Это живопись! Восемь килограмм триста семь граммов! демонстрирую для недоверчивых!.. И вновь демонстрация полновесности живописи Билли. -Теперь переходим к прозе, к прозе жизни, мои енечки!.. -Ваши что? - жалобно-непонятливо допыталась проблеять одна из генералов, но была поражена выпадом Билли. -Енечки! Разновидность короткого рассказа, два килограмма двадцать один грамм! И так, что мы имеем на фейс? Субъекта, не имеющего квартиры, способностей к труду, но одновременно с тем не являющимся тунеядцам, а творческой натурой... Единственное «но» - еще уже вышеупомянутый профессор Лисовский упоминал, что искусство так называемых хиппи есть искусством для собственного внутреннего потребления, то есть я не могу жить на средства от своего искусства, даже если и буду по-прежнему работать так же продуктивно! Теперь переходим к объекту. Объект, то есть страна, сейчас именуемая Российской Федерацией, встала на рельсы общемирового развития. Это похвально! Но как мы знаем из истории капитализма, вот я принес для вас учебник истории, за десятый класс, рекомендованный Минпросом СССР, страница девяносто вторая, абзац я подчеркнул для удобства пользования. Обратите внимание - текст доже выделен курсивом! Читаем - в начале пути во всех странах капитализм является хищнической, разбойной социальной формацией, совершенно игнорирующей потребности трудящихся... Прочитали? так вот, мы с вами имеем на лицо субъект, совершенно не желающий заботится о простых людях, то есть обо мне. Совершенно не развиты институты социальной защиты, не работает механизм социальной защиты, не выделены средства из бюджета на соответствующие статьи расходов, вот ознакомьтесь, я подготовил соответствующий материал... Билли вытаскивал и вытаскивал из бездонного рюкзака папки и статьи, графики и экономические выкладки, прогнозы и примерный состав потребительской корзины, все передавая в руки генералам армии, те брали их совершенно с серьезными лицами, вдумчиво читали их, показывая друг другу очерченное, подчеркнутое, отмеченное, полированный стол покрывался толстым слоем доказательств алчности и беспринципности объекта, и беззащитности перед грядущим капитализмом, субъекта. А Билли несся по бездорожью, его несло... -...А значит, если объект не предназначен для проживания данного субъекта, то наилучший выход для субъекта, это выход из объекта... Во внезапно во царившей тишине кабинета отчетливо стали слышны за оконные шумы капиталистической Москвы, разбойной формации. Четверо пар глаз, полных слез и сострадания, смотрели на Билли, готовые бросится на помощь, но не зная как ее осуществить. -А, собстейвно говоряу, что вый хотеть от нас? - робко выдавил главный генерал из себя, а остальные закивали головами, белые блузки, черные юбки, синие воротнички, все было полно сострадания и сочувствия. -От вас? Видите ли, если вы мне не поможете выехать в нормальную страну, уже построившую нормальный капитализм и имеющую развитые институты социальной помощи, то мне остается лишь одно - смерть. Задернув рукав пальто, Билли продемонстрировал старые шрамы на сгибах рук, память об буйной молодости и дурдоме. Одна из генералов ойкнула, так просто, не по западному, Билли опустил рукав; -Это не блеф и не пустая угроза, и даже не наглость, я такой неприспособленный к нагрянувшим реалиям и активной жизни, что если вы согласитесь с моими доводами о моей невозможности дальнейшего проживания в первичном диком капитализме, то кому-то из вас даже придется ходить вместе со мною по кабинетам российских бюрократов. Так как если я пойду один, то в одном из кабинетов не выдержав активной жизни, я чего-нибудь совершу или с ним, бюрократом или с собой. Таким меня сделал советская система и действительность. Моей вины в этом почти нет... Аэропорт «Шереметьево-2» жил своей обычной жизнью постсовкового аэропорта. Грузчики, похожие на бандитов, таксисты, похожие на гангстеров, милиционеры, похожие на уголовников, пассажиры с советскими паспортами напоминали массовку со съемок кинофильма об эвакуации белых войск из Крыма... Пассажиры с паспортами развивающихся стран напоминали пиратов, тоже из кинофильмов, с паспортами развитых капиталистических стран - посетителей зоопарка. Только парни в гимнастерках и кителях, с зелеными погонами напоминали самих себя - бдительных пограничников, не пропустивших ни одного шпиона, ни одного контрабандиста. Только эти парни, своей незыблемостью, всем своим внешним видом говорили среди всеобщего бардака и бедлама - есть такая партия! То есть служба... При виде этих крепких парней, скромных, но уверенных в себе, хотелось запеть что-нибудь старое, типа - «...И танки наши быстры» или «...От тайги и до британских морей»... Кричали чего-то прощающиеся и отъезжающие, таможенники неторопливо цапали пальцами багаж, а глазами владельцев, стараясь выявить характерную нервозность, но это им удавалось с трудом. Багаж гражданина Ольгова Валентина Сергеевича, г.р.1959, место рождения г.Чита, выезжающий на постоянное место жительства - США, состоял всего лишь из уже знакомого, потрепанного рюкзака и расшитой сумы через плечо. Август удался жаркий, в аэропорту, как всегда летом, не работала вентиляция, с таможенников пот лил градом. -Ни чего? - скользнул взглядом по подчиненному старший по смене и получив отрицательный ответ, в сердцах шлепнул печатью куда-то в паспорт. -Следующий! - с ненавистью в голосе ко всем отъезжающим и просто уезжающим прокричал сдавленно таможенник. Билли обернулся, что б в последний раз увидеть близких ему людей. Сразу за барьером стояли два генерала Армии Спасения, провожая Билли в страну обетованную для субъектов, не получивших трудовых навыков с детства, а за спинами генералов, цветным цыганисто-бродяжно-богемным видом переливаясь всеми цветами радуги, блестя на солнце бисером, браслетами, вышивкой, бусами и заплатами, колыхалась в рыданиях огромнейшая толпа членов клуба «ФрилавБилли», приехавшие по этому поводу со всех концов страны, с редкими вкраплениями френдов, пришедших проводить в дальний путь. До Билли донесся крик верной до конца Марго: -Напиши Билли, есть ли Сан-Франциско! Решительный парень с зелеными погонами и автоматом на груди подтолкнул Билли вперед и объект остался позади. Вместе с друзьями, членами клуба, со всеми радостями и горестями, со всем что было хорошего и плохого. Впереди была неизвестность... Билли усмехнулся и еще раз обернувшись, послал большой общий воздушный поцелуй. Один на всех. Через восемь месяцев Марго получила открытку с видом «Гольден бридж» и одной строчкой - он существует... КАК ПРОВОЖАЮТ САМОЛЁТЫ. Москва начала лета конца восьмидесятых поражала провинциалов, особенно впервые посетивших бывшую столицу и оплот всего прогрессивного человечества, а ныне просто центр бардака и псевдодемократии. Перестройка, ускорение, гласность, херня с водкой, демонстрации всех спектров, гомосексуалисты вышли из подполья, советская власть не знает, что делать... Арбат.. ах Арбат, мой Арбат... Арбат да не тот, московский грузин!.. Твой был задворками полыхающего мира, а этот!.. Этот и есть центр того самого полыхающего мира! Возле «Чешского, дворика», что прямо напротив боковой стены комплекса «Прага» -столовая-закусочная, кафе, ресторан, веранда на краше, стоит густая толпа и внимает.. Перед нею, оставив в тылу жидкую, ненадежную защиту-кусты и сжимая в потных руках листки с маткой-правдой, читают стихи арбатские поэты. Вот закончил свое заунывное чтение про поруганную большевиками маму-Россию, ой! а куда же милиция смотрит? и представляет следующего декламатора взволнованный поэт: -А теперь перед вами выступит следующий поэт нашего неформального объединения "Поэты Арбата" Андрей Полярный! Жидкие хлопки и вперед выступает названный. Лысый, но по сторонам висят длинные волосы до плеч, с худым волчьим лицом и голубыми фашистскими глазами, в каких-то рвано-империалистических обносках, Андрей Полярный, он же Дрон, он же Лысый Хайр, зло и резко начинает читать не свои стихи, поворачивая голову на длинной шеи то влево, то вправо: А декабристы разбудили Герцена Который спал, не ведая про зло... Провинциалы, а в толпе слушателей процент провинциалов достигал до перестроечного избирательного уровня - 99,9%, выкатив изо всех сил глаза, но не забывая шарить вороватым взглядом по сторонам, что б вовремя, в случае облавы, свалить с этого пира духа, внимали пииту; ...Какая сука разбудила Ленина, Кому мешало, что ребенок спит?!,. Общий восторг и энтузиазм, единение и сплоченность, вороватый взгляд по сторон нет, не видать знакомых фуражек, и дальше: ...Ах декабристы, не будите Герцена, В России ни кого нельзя будить!.. Взрыв аплодисментов, продолжительные аплодисменты, аплодисменты, переходящие овации... Еще совсем недавно все эти слушатели точно так же переходили в овации в добавок в экстаз, на собраниях и митингах, посвященных очередному награждению всенародного любимца с густыми бровями... А что же тогда делал поэт, позвольте поинтересоваться-спросить? Да ни чего, школа, армия-стройбат, дисбат в полярных болотах, от туда-то и псевдоним, ну и тусование по Москве середины-конца восьмидесятых в составе так называемой «Системы»... -Желающие приобрести выше прочитанные стихи, а так же и другие по сходной недорогой цене могут подойти ко мне! - напоследок провозгласил Андрей Полярный и желающие потянулись жидкой цепочкой, не забывая оглядываться по сторонам, за тоненькими самодельными тетрадочками ее слепым машинописным текстом - по двенадцать копий бьем, что поделаешь, бизнес! А глаза у провинциалов разбегаются во все стороны, и что только на Арбате нет. Столики, столики, столики в ряд, а на столиках награды лежат... И ждут достойных покупателей... желательно со СКВ. Свободно-конвертируемая валюта... То есть доллары, марки, франки, фунты и килограммы стерлингов, лиры засунь в жопу, итальяшка-макаронник, че? че? какие-такие иены, пошел на... не понимаешь? поясняю - пошел на... а понял, доллары есть, ну бери, бери... Все бери за доллары, душу отдам, не только награды, а это что за херня?! Рубли?! Ну да ладно, если не мелкими купюрами, то я конечно могу и за рубли продать, хотя и стыдно. И что только на Арбате не увидишь! То ли сын, то ли внук фестиваля, Это когда «если б парни всей земли», чернокожий гражданин летящего в жопу СССРа торгует матрешками, деревянными расписными ложками и прочими атрибутами высокотехнологичной страны, да плюс ко всему, фотографируется на память с любителями «ращен экзотик», прикатившими как шакалы, рвать остатки Империи, из-за бугра... Ну где еще такое увидишь!.. Только в Москве и только на Арбате! Чернокожий абориген торгует матрешками и лопочет на всех (почти) европейских языках... Глаза провинциалов разбегаются, раскатываются, все вокруг пестро и крикливо, как на ярмарке, бравые молодцы, неизвестно откуда вылезшие, с железными зубами и наколками на тыльной стороне огромных кулаков, все как на подбор в «Адидасе», сборная олимпийского резерва что ли, только рожи опухлые да перегаром разит, по сторонам зыркают, контролируют обстановку, что ли... Элегантные, все в импортном шмутье, «сникающие» и «шпрехающие», а так же и «парлекающие», резко отличающиеся от спортивных с наколками и в тоже время неуловимо чем-то схожие, как братья от одного отца, но от разных матерей, продают все, что только пожелаешь... Все что душе угодно. Генеральская форма с орденской колодкой и сапоги с фуражкой в придачу, россыпь орденов разноцветно-алых, за которые проливали кровь и свою и чужую, пустые кобуры из-под пистолетов, а значит и остальное где-то, шапки с кокардами, часы, антиквариат,, как не странно - революция, индустриализация, великая и отечественная, борьба с космополитизмом, но остался, остался еще антиквариат на российских бескрайних просторах, не оскудела российская земля. Янтарь и торбаса - обувь чукчей, часы и хрусталь, Хохлома и Палех, и то и другое насквозь фальшивое, не менее фальшивая жостовская жестянка, и конечно матрешки, матрешки, матрешки!. От метрового великана, больного гигантизмом (в России самые большие слоны в мире!) до микроскопической фигулины, которую и ухватить-то трудно. Матрешки, изображающие властителей всех времен и народов: от огромного Горбачева, поменьше Черненко, еще поменьше Андропов, затем с уменьшением Брежнев, Хрущев, Сталин и совсем карликовый Ленин, как гриб-сморчок... И конечно наоборот - от гиганта марксизма с лаковой лысиной до мелюзги пузатой, с красным пятном... А какая краснота-червонота знамен и флагов!.. Вперед, к победе коммунистического труда! Ударнику социалистического соревнования! Переходящее знамя ВЦСПС... Эмблемы, значки, вымпелы, пионерские галстуки, горны и барабаны, удостоверения анархиста, онаниста, члена Политбюро и офицера КГБ... Все только что отпечатанное и подразумевает шутку... Огромный портрет Нестора Ивановича Махно, выполненный в стиле соцреализма, деревянный медведь почти в натуральную величину из дуба, голая баба с яблоком в раме, Леонид Ильич Брежнев, тоже голый, но со всеми орденами... Абстракционизм, символизм, сюрреализм, соцреализм, примитивизм, имманижизм и какой только херни тут нет!.. Резные бараны и литые караси, вылепленные жопы, фаллосы и п... прочие органы, самодельно простреленные и краской закрашенные под кровь тельняшки синеполосые, береты, бушлаты, гимнастерки - Афган, романтика, бизнес... Бабка продает бюстик Ленина, орехи колоть можно, турист из развитой страны за морем дает ей десять долларов (!) бабка не берет - боится... А вдруг отнимут - милиция иди рэкет, Если хочешь удовлетворить не эстетические потребности, а грубые материальные, то есть попросту пожрать, то Арбат к твоим услугам,, провинциал. Кафе «Арба», второе блюдо - котлета со сложным гарниром - пол средней зарплаты, и это не предел есть на Арбате рестораны, по сравнению с которыми «Арба» - забегаловка... А не хочешь в ресторан или в кафе, пожалуйста - магазин "Бублики", помните - двадцатые годы, ОГПУ, беспризорники, расцвет культуры новой - купите бублики, горячи бублики, за эти бублики, гоните рублики, да поскорей... В давно немытом стекле витрины с папьемашенными бубликами и калачами отражается фигура приехавшего провинциала, Москву поглядеть да себя показать... Невысокого роста и узкий в плечах, в пиджачке из дерьмантина, что идет на обивку дверей, под ним давно не модная водолазка-битловка ярко-красного цвета, ниже джинсы «Майде ин Индия» с самодельно вставленными клиньями, вся конструкция на 45 см. Еще ниже апельсинового цвета длинноносые туфли, писк семидесятых, с дырочками... Дополняют длинные волосы почти до плеч и усишки, нахальные усишки хипаря-мушкетера, порождение социалистической действительности. Естественно, в мутном стекле, где поверху проплывают над железными облупленными крышами кудрявые облака а по низу пробегают кроссовки, сандалии, туфли, босоножки, кеды и прочая обувка москвичей и гостей столицы, мог бы отразится и совершенно другой типаж - плотный широкоплечий, длинноволосый, с бородой по краю широкой морды, одетый с большим люмпенизмом и одновременно с изыском, но от этого суть не меняется. В стекле магазина «Бублики» отражался провинциал, впервые приехавший в Москву... В разные времена и социальные формации, различнейшие писатели и беллетристы, не один раз пытались описать провинциала и найти существенное отличие от жителе коренного, москвича то есть. Кому-то удавалось, кому-то не очень. Но самое главное неуловимо ускальзывало мгновением из-под жадных перьев. Провинциал отличается от москвича одним - неуверенностью... И наш провинциал, отраженный многократно в стекле и даже не пришедший к единому знаменателю - то ли он такой, то ли другой, стоял и колебался, зайти или не надо, хватит денег или дорого, что там за люди, стоя что-то пьющие и едящие, поймут ли они его, оценят ли, не обсмеют ли... Или мысли были другие - а надо ли, может быть там, дальше, еще немного, еще чуть-чуть и откроются лучезарные дали, столовка какая-нибудь или шашлычная, а бубликами ли много наешься... До тонкого, обостренного огромным городом и множеством звуков, необычных и разных, донеслось: Здравствуй милая моя столица, Город милый Замудонск!.. Необычность словосочетаний - столица и Замудонск, повлекли провинциала дальше, уже выделенного стеклом витрины из толпы таких же провинциалов, гостей столицы который оказывается есть Замудонск... У ободранной стены, с отбитой штукатуркой, открывающем кроваво-кирпичный фон кладки, стоит-дергается-качается длинная истерзанная фигура, с довольно таки широким разворотом плеч, вся как. будто только что из подвалов Лубянки-КГБ. Мутные глаза смотрят исподлобья, как у питекантропа или неандертальца, длинные черные волосы слипшимися прядями свешивались на опухшее лицо, нижняя челюсть миловидно выезжает вперед, придавая двухметровой фигуре угрожающий вида. Это был хипарь Собака, достопримечательность Арбата, чаще всего сам себя называющий не хипарь, «разъебай», в его руках жалобно звенела гитара производства мебельной фабрики, сам же он довольно таки мелодично и с чувством ритма, слуха и такта, орал что напоминающее народно-разбойничье: ... Комиcсap пришел Отвязал коня и жену увел... Толпа была еще больше, чем у "Поэтов Арбата" с Дроном, все подпевали или хотя бы подвывали, деньги сыпались ручьем, подзванивая гитаре, в гостеприимно распахнутый гитарный футляр. Собака явно нравился и был к месту и ко времени. А где же он был раньше, во времена застоя, на чью мельницу лил он тогда воду своими песнями? А где же ему было еще быть, московскому разъебаю, партизану городских трущоб, сексуальному революционеру и алкогольному диверсанту, как не в «Системе», то есть своеобразному хипово- богемно-люмпенско-наркомановско-алкогольному подполью-андеграунду... Перестройка вывела его из темноты подполья на божий свет - любуйтесь люди, слушайте люди, сыпьте прайс, люди... Я пою для вас! ...Будем по лесу гулять, Комиссариков стрелять!.. Ой любо, ой как любо братцы, в перестройку жить, с нашим атаманом, не приходится тужить!.. А через дом стоит команда рокобилов, стоит и лабает рок-н-ролл! «Мистер-Твистер» к вашим услугам, да как лабает, как лабает! Контрабасист, лысый и худой, растерявший остатки волос в пропаганде альтернативного образа жизни - секс, драгс, рок-н-ролл!!! в дранных шортах и линялой майке, норовил все время взобраться верхом на контрабас собственный и это ему удалось! И он не переставал лабать в таком неустойчивом положении, извиваясь, как укушенная мангустой змея!.. Ритм-гитара, одетая в черный смокинг строгий и синие трусы до колен, под смокинг естественно ни чего нет, акромя бабочки... Второй контрабасист, а правильней сказать - вторая, была в узких черных брючках и кожаном жилете, из-под которого выглядывали ни чем не прикрытые мощные груди, а на предплечье синела татуировка, лабала не отставая от остальных!.. Да и остальные были прикинуты соответственно и лабали в унисон. Да как лабали!!! Не выдержав драйва, вылетела в круг какая-то раскомплексованная иностранная девушка лет пятидесяти и как дала прыти-копоти, как плеснула кипятком! Видать самого Пресли захватила, такого провинциал даже по ящику не видел!.. «Мистер-Твистер» пел на английском, но наверно очень смешно, так как интеллектуальная часть публики и просто иностранцы ложились на грязную брусчатку от смеха! Ну а совсем чуть дальше и рядом, уже для русскоязычного населения программа-репертуар. «Группа риска» с новой программой! ...Один милиционер не спит - Но он мудак, ему не спится!.. Хохот, звон монет и шелест купюр награда отважным! А следом анекдот за рубль! где еще такое увидишь и услышишь, как не на Арбате в начале лета конца восьмидесятых: -...Югославия, гражданская война, деревня, стук в двери дома. Старенькая маленькая женщина открывает двери ночному гостю. Стоит вооруженный партизан - Ебена мать? Да...Крепись мать, Ебена убили... Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!! !Где-то война, а на Арбате смех, где-то кого-то за что убивают, а на Арбате смех! Когда, в какие времена такая вольница-анархия! еще среди коммунистическо-советско-большевистской столицы! Да ни когда, только сейчас, веселись душа, пой и пей!!! ...достану свой обрез Пойду гулять я в лес... ..Идет солдат по улице И от улыбок девичьих Все пуговицы в ряд Все пуговицы в ряд Все пуговицы в ряд Все пуговицы летят!... ...Поручик Голицын, достаньте патроны, Корнет Оболенский, налейте вина... ...Любо братцы, любо, любо братцы жить, С нашим атаманом, не приходится тужить!.. А около кафе-самообслуживания, с низкими ценами, кафе-кондитерская и конечно столики стоймя, плесень! Хиппи, панки, рокеры, какие-то непонятные рожи... Глазеют провинциалы, но отраженный в мутном стекле провинциал не глазеет, а расплывшись в улыбке, растянуло на всю морду и шепчут губы, как у партизана, перешедшего линию фронта - наши! А остальные глазеют, ну где еще в живую наркоманов увидишь, да еще таких настоящих! Тусуются наркоманы, посередине города-героя Москвы тусуются, сидят вдоль стенки, поют и пьют, кто кофе, кто какао, кто пиво, кто портвейн... Вон-вон начали передавать друг другу папиросу с наркотическим средством, ишь, какая солидарность у наркоманов - сам покурил и товарищу дает!.. А как же, они на этой солидарности собаку съели и на том сидят!.. А прямо в морду, громко и с вызовом, в морду провинциалам и всему цивилизованному миру летит песня не песня, а программное заявление: ...А мы стояли и дринчали мирно квас, А мы стояли и дринчали мирно квас, А мы стояли и дринчали, Ни кого не замечали, Стремный полис повинтил за что-то нас!.. Cингигай-гай, сингигай, Сингигай-гай, сингигай, Сингигай! Тут и сел провинциал, прямо на заплеванную, загаженную, затоптанную теплую брусчатку Арбата. -Привет, пипл, как тебя кличут? - обратилась какая-то девчушка в папино-мамино-бабушкиных шмотках, только бусы самодельные свои, к провинциалу, и провинциал перестал быть провинциалом (для нас), а кристаллизировался или выпал в осадок в виде: -Меня? Димка Некий, а тебя?.. Так начинается долгий путь, который может привести слабовольного к наркомании, алкоголизму и беспорядочным половым связям. Вместо того, чтоб обратится в отдел кадров какого-либо завода, ну например «Красный пролетарий», Дима уселся рядом с «Бисквитом»... Так именовалось это злачное место, на которое даже милиция уже махнула рукой, ввиду других, более значительных задач (борьба с демократией, разгон демонстраций и т.д.). ...Нам Кремля заманчивые своды Не заменят никогда свободы, Наша крыша едет год от года, Наше счастье жить такой судьбою!.. Ла-ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла-ла!.. На Арбат спускался вечер синим небом и яркими огнями, ноги гудели и грозились отпасть, голова кружилась от выпитого, выкуренного и увиденного, волосатые рожи друзья-хипари растусовались кто-куда, и когда Димка спохватился, было поздно. Около Бисквита остались лишь пионерчики обоего пола, то есть молоденькие хиппи, мальчики и девочки, живущие с папой-мамой да еще и с бабушкой, а потому не могу вписать... -Че не можешь?.. - недоуменно переспросил Дима, разглядывая поколение юное, незнакомое. -Вписать на найт не могу, извиняй пипл... Остатки когда-то, то есть еще два-три часа назад, дружного и единого племени растворились в ярко-освещенных сумерках столицы. Вот тебе и Москва... Придется приезжему хипарю ночевать на улице... Не впервой, привычно, только немного обидно - ехал-ехал и приехал... Привет, пипл, все та-акие крутые, на сленге говоря на англоязычном, а вот вписать не могут... Спасибочки! Прикатили бы к нам в Нск, мы бы показали, что такие настоящие хипы!.. Так сидел и рассуждал Дима под темными витринами кафе, на стеклах две серых бабочки огромного, метр в размахе, мера-размера. То ли реклама хиппового заведения то ли еще что-то символизирует. Непонятно... Здесь кости бросить, рядом с Арбатом или в сторону от центра отъехать... Кто знает, как оно лучше... На всем многолюдном Арбате ни одной души... Родственной... Только провинциалы догуливают да москвичи шастают по своим срочным делам, так и летают, так и летают... Ну еще и эти с железными зубами и в спортивных костюмах... Пару раз глянули уже, но видимо добыча столь мизерна и иллюзорна, как победа коммунизма в этой рушащейся стране, отвалили, ну чего возьмешь с хипаря в пиджачке из дерьмантина... Ночь наиболее романтическое время суток не только в демократических странам но и в перестроечной Москве. Темно-синее небо, со сполохами рекламы, светом прожекторов, освещающих еще не сброшенных Дзержинского, Калинина и прочих бетонно-мраморных истуканов, в большом количестве натыканных по всему городу. Жаль, ч лысого так и не тронут в ближайшем обозримом будущем... Итак, романтическое время суток, мелькают огни иностранных автомобилей, кое-где слышны хлопки газовые пистолетов, изредка долетают до полупустынных улиц звуки музыки или визги. Москва отдыхала... В ресторанах не было места для падания яблок, кафе, бары и пивные были переполнены минимум в два раза, дискотеки извергали рев и запах пота, грабители и милиционеры, коммунисты и тунеядцы, воры, студенты и пенсионеры, все жители разрушающейся и разваливающейся империи, приехавшие в столицу и проживающие в ней, все отдыхали от трудов праведных. Только проститутки трудились в поте лица-не лица, но трудились... Что с них взять - это же проститутки! Собака, хипарь-разъебай, лабаюший на Арбате, уже в шестой раз залезал на свою новую подругу, Жанну, периодически подкрепляя силы и успешно, портвейном «Кавказ». Дрон веселился в «Собутыльнике», который некоторые глупые клиенты обзывают «Собеседником», совместно с туристами из Германии, рокобилы растусовались, благо Москва большая и места в ней много. Все отдыхали... Даже в Кремле товарищ Горбачев, вернувшись из вояжа по развитым странам и нарассказавшись сказок вволю, отдыхал со своей Раисой Максимовной, за голубым домашним экраном... Показывали в очередной раз советский боевик «Свой среди чужих, чужой среди своих». И только босоногой девушке махонького роста, метр сорок два, тоненькой и хрупкой, не спалось, не отдыхалось... Так как было не где. Она медленно-медленно брела по еще теплой брусчатке Арбата, изредка наступая на холодные скользкие плевки, ступни ее ног сливались в цвете с грязными заплатанными джинсами, много раз пропотевшая и много раз высохшая рубашка неопределенного цвета скрадывала ее хрупкую фигуру, сбоку болталась тоже грязная сумка, с остатками вышивки... Самое замечательное в ее облике были не узенькие серые глазки, не вздернутый вверх курносый нос, а кошка, обыкновенная домашняя кошка, серая в полоску, она свернулась клубком и возлежала на голове... У девушки маленького роста... В грязной одежде которая... Кошка спала и даже не падала. И не убегала. -Привет... ты почему один? -Привет... А ты почему одна?.. -А я только сегодня прикатила стопом из Саратова... -А я сегодня только приехал. Только из Нска поездом... -У тебя есть закурить?.. Курить охота, а просить ломы... Аскани мне сигаретку... Дима оторвался от нагретого места под витриной «Бисквита» и шагнул к центру пешеходной зоны, подарка москвичам и гостям столицы от Мосгорисполкома. От него шарахнулась какая-то пара, слившаяся до сиамского срастания. -Извините, у вас не будет закурить? - вежливо спросил Дима у пары и раскрыл от удивления рот - оба компонента в паре были одного пола. Мужского.. . -У нас с ментолом, подойдут? - тонким голоском поинтересовался некто у Димы, а тот, все еще сраженный столь далеко зашедшей демократией в Москве, лишь кивнул головой - пойдет мол... -У них ментоловые, ни че? -Похляет... Падай рядом... Покурим... -Слышь, это два мужика были...Ни хера себе... -Хер с ними... Гомики... -Тебя как зовут? -Камка... - А меня Димка с Нска... Камка промолчала, она сосредоточенно курила длинную сигарету с резким неприятным запахом, непривычным для него... Пары и одиночные фигуры становились все призрачней, Арбат принимал иллюзорные формы и суть, внезапно для себя Дима решил - клевая герла, мне повезло... Только... -А ты че такая грязная?.. -Стопом ехала... на драйверах... там мазут, грязь... -А не боялась?.. -Чего?.. Но лицу Камки скользнула тенью какое-то неопознанное чувство - то ли удовольствие, то ли огорчение...Она вспомнила всех трех драйверов, которых ей пришлось сменить от Саратова до Москвы... Хоть что им говори - трепак у меня, а им пофиг... Я укола не боюсь, если надо, уколюсь, лишь поют...Свиньи...А ехать-то надо... -А че у тебя кошка на голове спит? -Привыкла котенком, вот и не отвыкает... -А ты потусоватся прикатила в Москву? -Дела... мне надо в американское посольство... - А зачем?.. Камка устала от многочисленных вопросов, она еще сегодня встретила знакомых наркоманов и те угостили ее колесом, ей хотелось зверски спать, а тут такой молодой провинциал - что, как, почему, откуда... -А ты где собираешься спать? Дима даже удивился - впервые за весь разговор Камка первая спросила. -Не знаю... А ты?.. Камка молчала, ей совсем не хотелось отвечать на глупые вопросы, если бы у не была вписка, она бы давно постиралась, искупалась и упала в постель...За фак вписыватся ей уже не хотелось, за глаза драйверов хватило, да и кто на такую грязную польстится... Сейчас бы догнатся чем-нибудь, но пусто... Еще днем один провинциал подвернулся под руку, беседовали за жизнь, открывали друг другу глаза и душу, а толку, в толчее «Арбатской» потерялись... -У меня есть одно место, на вокзале казанском. Пойдем?.. -А там дадут выспаться?.. Винтить или напрягать не будут? Дима не все слова понял, но смысл до него дошел. -Да не, все будет ништяк. -Тогда пойдем... Пустынные вагоны метро, пустынные переходы, переполненный вокзал, грязный и крикливым - да где же ты здесь место найдешь, ни чего - увидишь, и наконец-то на месте, балкон, перекрытый дверью, запертой на замок, перелезание под прикрытием табло с указанием отправления поездов двери через перила, на балкон уже огороженный дверью, дверь в какой-то коридор и внезапная тишина. Здесь было тихо. .. -Че за место? - лениво поинтересовалась Камка, укладываясь на грязный пол и примащивая так и к проснувшуюся кошку на сумку. -Черт его знает, кокая-то контора, только они рано приходят - пол мыть, часов семь припрутся... -Выспимся, - уже полусонно пробормотала Камка, а Дима, осторожно укладываясь рядом, попытался обнять за тонкие плечи. -Спи...У меня месячные... И по-моему «мустанги»... Дима отшатнулся. Утро было мучительно в своем не выспавшемся естестве и крике уборщиц, заставших на тайном месте парочку. Парочку, потому что кошки ни где не было видно. -Ну че орете, че? Разорались...А Муська видать удрала с каким-нибудь котом паршивым... Ну че базлаете, мы тут не трахались, поспали и уходим!.. И действительно, основная тематика крика была посвящена предположительному совокуплению найденной парочки, может быть у этих уборщиц была воспаленная фантазия или на них ни кто внимания не обращал?.. Кто знает... На улице была серо и прохладно, солнце если и встало, то где-то там, за московскими сталинскими небоскребами, этими памятниками великой эпохи каннибализма. Здесь, на грязных ступенях Казанского вокзала, в узкой расщелине Комсомольской площади, было еще темновато. Или просто жизнь с такого утра не радовала. Да и ночь оставляла желать лучшего... Мог быть и секс... -Ты куда сейчас думаешь пылить? -Есть один пипл...бывший хипарь... у него жена уходит на работу к девяти, можно помыться, похавать... -А пустит вдвоем? -А куда он на хер денется с этой подводной лодки...У нас с ним когда-то лаф б лаф... - с грустинкой, меланхолично протянула Камка. При дневном свете Дима разглядел ее - мешочки под глазами, морщинки к вискам, складки от носа, лет ей было за двадцать далеко и видать жизнь ее сильно не баловала... -Ну ладно, двинули пешком...здесь это рядом... Улицы были пустынны. Грязь редкими вкраплениями цветного мусора лежала около переполненных мусорниц, дворники ленились в преддверии демократии и всеобщей свободы. Переулок, ряды автомобилей, оставленных на ночь, какое-то посольство, с тряпкой флага над воротами и сонным полисом-не полисом в аквариуме будки, какие странные полосы сизого дыма, где-то что-то горит или догорает, может быть это прежняя жизнь, жизнь великой империи, построенной на слезах и крови... Скорей бы все развалилось к чертям собачьим, на обломках всегда так клево повеселится можно... Может быть удастся даже прорваться сквозь проволоку границы туда, где падает вечером солнца шар... -А зачем тебе в американское посольство, Камка? - вспомнил неугомонный Дима. -Лень рассказывать, потом... Дом облицованный плиткой, этажей так надцать, двери с домофоном, ряд кнопок, ни хера себе, Камка уверенно нажимает клавишу этого рояля, сонный голос - кто, Камка, зуммер прохлада чистого подъезда, лифт, в меру исчирканный подъездными откровениями, загорается цифра «9», приехали. Несколько дверей, считать ломы, одна приоткрывается: -О, да ты не одна, с френдом... длинная тощая фигура, смазанное невыразительное лицо, короткая стрижка... Бывший хиппи... -Мы к тебе не надолго, помыться-постираться, посушится и похавать. Лады?.. -Лады, лады, это клево, что ты прикатила, я... -У меня триппер и месячные... Фигура увяла, дверь захлопнулась, хорошо, что не перед носом, а за спиной, множество комнат, кухня усыпана кафелем и посудой... -Чур я первая в ванную... И исчезла. Фигура протягивает руку, кисло улыбается: -Я. Гоша... Раньше был Жора-Жорж... Женился... И виновато разводит руками. Начинает играть музыка, что-то попсовое, из кухни несутся запахи пищи, приготовляемой на скорую неумелую руку и крик: -Ты как с утра, Димка, пьешь? -Пьешь, пьешь... За стеной звонко бьют струи, явно обрисовывая обоим то, что там сейчас моют, лично Диме приходится напрягать фантазию, а вот Гоше-Жоре-Жоржу только память. Счастливец...На столе перед ними яичница с зеленоватой колбасой, произведение московских комбинатов, хлеб, остатки сыра и бутылка водки. «Сибирская», 45 градусов... В стаканах остатки только что выпитого... -У тебя с ней что? -Ни чего...Спали рядом и все... -Она такая...Сама не захочет - хоть умри... -Да не, я не стал напрягаться... -Да без толку... Она к этому делу функционально относится... Как мен... Захочет - о'кей а нет - и суда-сюда нет... Жри... -Жру... Потом повторили. Водка пахла плохо и драла горло. Из ацетона ее что ли делают мелькнуло в голове у обоих и улетело - на кухню вышла Камка, завернутая в мохнатое полотенце с полосами, розовея пятками и щеками. -Хорошо-то как.... Жора, плесни маленько... -Держи... -За все ништяк... -А ты все хорошеешь... -Да куда там, лучше дай утюг, сушится буду... Гоша-Жора-Жорж и Камка ушли в комнаты. Диме стало скучно и жалко себя. Наверное они там на пару сушатся, но мне-то какое до этого дело, ни какого мне дела не я вот лучше немного еще налью этой гадости и выпью тихонечко... От плохой водки щипало в глазах, хотелось плакать, ну и гадость делают на московских заводах. Вскоре вернулся хозяин: -Ого, ты здесь один не теряешься... Ну давай еще по одной - за вас... За волосатых, я то, брат, все, спекся, купили меня - жена с квартирой и холодильником, говорит, а зачем тебе работать, живи пока так, я больше на работе украду, она у меня официантка, я бы тебе фотку показал, да боюсь облюешься, в ней только весу девяносто два кило и все сало-сало-сало... А вскоре вернулась Камка. Уже одетая в сухие и совершенно чистые джинсы, правда с многочисленными заплатами и тоже с остатками вышивки. Точно такая же чистая рубашка, оказывается голубая в цветочек, была вполне приличной. Но ноги были прежнему босы. -А где ты мать, щузняк посеяла?.. -Да черт его знает... Сколько сейчас время? Хозяин пошел смотреть на часы, они были где-то там, в комнате, в кухню долетал ленивый мат, хозяин искал часы, но они не сдавались... -Знаешь что, Дима... Пошли-ка отсюда, пока его благоверная не нагрянула... Вот только я в дорогу хавчика прихвачу... И полезла в холодильник, это было смешно, Камка даже до верхней полки макушкой не достигала, она могла вписатся в холодильник, xa-xa-xa-xa... -Ты че разоржался, пыхнули что ли без меня?.. Пошли, горе луковое... Дверь, стены, вешалка то и дело падали на Диму, норовили ухватить его, из-за полуоткрытой-полузакрытой двери раздавался храп - рано разбуженный хозяин догонялся... -Все, валим на хер...Проснется - будет хипеж...У него постоянно так... Прохладный подъезд, скользкий пол, падение лифта чуть не вызвало тошноту, справился с трудом, наконец-то вывалились из подъезда... -Ни хера себе, как тебя разволокло... Ты че, алкоголик тайный?.. -Не... я водку редко пью... -Ну и не пил бы вовсе... -Мне жалко стало... -Меня что ли?.. -Себя... Какие-то улицы, троллейбус, то и дело хочется спать... Че же теперь с ним делать, ума не приложу, кинуть - жалко, полисы, гопота... Куда это мы премся, ни чего понимаю... Может его куда-нибудь пристроить, а куда? Это че это на меня мужику уставился, я че - у него спер что-нибудь что ли... -Эй, мужик, ты че на меня уставился, а?! -Дима, заткнись пожалуйста, мужик слепой... Не видишь что ли, с тростью... -А... -И мы уже выходим.... Узкий тротуар, запруженный огромной толпой, внезапно Дима протрезвел: -Это что? -А я откуда знаю?.. Прямо над толпой, посередине города-героя Москвы, просравшего последнею битву с темными силами реакции., развевался звездно-полосатый флаг знакомых расцветок. -Так это же американское посольство, ни хрена себе, и они все хотят махнуть в Америку? Граждане, стоящие в тесной и огромной толпе, недружелюбно косились на хипаря, но молчали. В застекленной будке восседал полис, с погонами сержанта, но мордой майора. Очередь стояла к одной калитке железно-кованного забора, к другой же не было ни кого. Камка встала на цыпочки своих опять грязных ног и нажала беленькую кнопку. Ошизевший от такой наглости сержант-майор вывалился из своего аквариума: -Ты че это себе позволяешь? -А вы кто такой? -Да?!.. Да я постовой!.. -Вот и постой себе там, куда тебя поставили. -Да я тебе!.. В этот самый критический миг распахнулась калитка и за ней оказался весь такой американский бюрократ - в костюме, галстуке и с широкой улыбкой. На чистом русском языке, практически без акцента, он спросил у Камки: -У вас какое-то дело к нам? А Камка, босоногая и грязноногая Камка, спавшая ночью на вокзале, рядом с Димкой и сушившая шмотки утюгом, Камка ответила на беглом английском и прошла в сопровождении бюрократа во внутрь. Калитка захлопнулась, полис и Дима остались стоять с широко распахнутыми ртами. Первый пришел в себя хипарь, подмигнув сержанту-мору, с улыбкой пояснил; -Она резидент ЦРУ, мы принесли сведения о Горбатом, будешь дергаться - замочу, меня фиолетово-сиреневые подтяжки по борьбе нанайских мальчиков... Залезая к себе в будку, полис огрызнулся: -Если б не Горбатый с херовой перестройкой, я бы тебе такого резидента и замочу показал бы, всю бы улицу усрал бы... Дима уселся на теплый и естественно, грязный тротуар, понимая - бюрократы везде бюрократы, а потому ждать Камку придется долго... От делать нечего мима стал разглядывать толпу. Она была слитна и однородна, толпа-очередь в американское посольство. Сбоку у нее выглядывали многочисленны руки, снизу были не менее многочисленные ноги, а вот все остальное сливалось серо-пеструю массу.. .Толпа то удлинялась, то сокращался, то есть жила какой-то собственной обособленной жизнью, совершенно не касающейся ни окружающего ее мира, ни собственно состоящих в ней компонентов-людей. Людей не было, была толпа-очередь, а потому и нельзя было из нее кого-либо выделить и созерцать... Оставалось лишь наблюдать за этим огромным, многоруким и многоногим организмом, довольно-таки привольно раскинувшемся на бульваре... Дима поднял голову, а затем повернул ее в бок и совершенно нечаянно бросил взгляд через сквер... От увиденного зрелища у него перехватило дыхание и вызвало истерический смех! Прям перед американским посольством всего лишь за сквером, громадиной красного кирпича возвышалось здание... С развевающимся по ветру алым флагом... Дима хохотал до слез, до бульканья, до истерики, он не мог остановится, все смешалось в доме у коммунистов, там алый флаг, здесь какая-то очередь в посольство вражеской страны... Куда катится эта сранная-странная страна-империя, моя нелюбимая Родина, хер ее знает... И к чему прикатится - неизвестно... Дима всхлипывал, повалившись на бок и прижавшись небрито-заросшей щекой к замусоренному и пыльному асфальту, мимо проходили какие-то ноги, то в джинсах и туфлях, то голые и босоножках, ни кто совершенно не обращал внимание на провинциала в дерьмонтиновом пиджачке, Диму из Нска, то ли плачущего, то ли хохочущего, то ли все вместе. У всех были свои заботы. -Что с тобой? - внезапно и участливо спросила откуда-то появившаяся Камка, видать все сведения передала врагам... -Да ни чего такого, я флаг увидел...- ответил сквозь слезы Дима и взглянул на хипушку. Та сидела на корточках пер ним, совсем крохотная от такой позы, сжимая в правой руке какие-то бумаги и какой-то иностранный конверт. -А что это у тебя? Дима уже почти успокоился, только легкая икота напоминала об истерике. -Через два часа я улетаю в Америку... -Как в Америку?! -Боингом... Огромной стальной птицей, что унесет меня далеко-далеко... Дима смотрел на Камку совершенно протрезвевшим и грустным взглядом, его-ни его подруга, с которой еще ни чего у него не было, а теперь и не будет, через два часа улетит в Америку... А он останется здесь, наедине с алым флагом и толпой-ересью... Дима откинулся на спину и заложив руки под голову, уставился в небо, серовато-голубоватом московском небе, готовом то взорваться солнечными лучами, то брызнуть мелким дождиком, было пусто. Ни самолета, ни голубя, ни ангела...Ни кого и ни чего... Через два часа ее не будет...и не будет ни чего... Что могло бы быть между ними... А жаль... Слеза, блеснувшая в уголке левого глаза, он всегда был больше, чем правей, чувствительный к несчастьям и грусти, скатилась по щек и исчезла в молоденькой бородке...Или в густейших дебрях-зарослях бородищи, сто лет которой в ту пятницу будет... -Не надо, - протянула Камка, и коснувшись теплой ладошкой, мягкой и крохотной, его лица, сама всхлипнула. -Не надо, мы же совершенно не знаем друг друга, я тебя старше минимум на двести лет, а то и больше, у меня столько всего в жизни было - и наркотиков, и грязи а ты такой, такой... чистый... ночью даже ни чего...там... на вокзале... а я...я даже у Гоши... Слезинки мелкими горошинками побежали догоняя друг друга по ее пухлым щечкам узкие глазки стали совсем щелочками, исторгающими влагу, она плакала совершено бесшумно, только подрагивал ее покрасневший носик, вздернутый вверх... Дима от рукавом, шершавым как дверь, дермантин-дерьмонтин, что с него возьмешь, левый предательский глаз и несмело притянул к себе Камку, та упала на грудь, уткнулась лицом в красноту водолазки и зашептала: -У тебя еще будет много-много красивых молодых герлушек, много-много... Вот увидишь... а сейчас надо мчатся в аэропорт... Вставай, мой милый... И снова сладко-сладко защемило, задергался левый глаз...Но Дима вскочил, подхватил Камку, а очередь, толпа-очередь жила своими делами и ни кто во всей вселенной не обратил внимание на то, что только что здесь, на грязном асфальте московской набережной, умерла, еще не родившись, любовь... Аборт любви. Автобус мчался к горизонту, мелькали какие-то сиюминутные глупости по сторон - ускорение, гласность, демократия это не только... Камка держала Диму за руку и привалившись к его плечу, о чем-то вздыхала. Дима смотрел вперед, в стриженный чей-то затылок, до тошноты воняющий одеколоном, совершенно сухими глазами. В голове было пусто... Внезапно все пассажиры вскочили, прямо так вот, вдруг, ни с того, ни с чего, автобус остановился и все толкаясь, заспешили на выход. Последними вышли, держась за руки, Камка и Дима. Стеклянные двери, толпы народа, постоянный крик и хрип из-под потолка, что-то пытающийся объяснить этой толпе, но его, этот хриплый голос ни кто не слушал, все куда-то мчались, бежали, толкаясь, теряя детей и сбивая друг друга с ног... Камка тоже помчалась, куда-то, крепко держа Диму за руку, его несколько раз пытались оторвать от нее, но безуспешно, локти, лица, ноги, чемоданы, такого Димка даже у себя в Нске не видел во время летних отпусков на железнодорожном вокзале... Казалось, все взбесились и ринулись с этого медленно тонущего корабля... Камка прижалась к Диме и зашептала прямо в лицо - у нас двадцать минут, если ты хочешь, пойдем куда-нибудь, но здесь некуда, кругом народ, куда же? в туалет, в дабл, - шептала Камка и волокла его куда-то, куда-то в даль, расталкивая маленькими кулачками людей и чемоданы... Сверху хриплый голос объяснял, что мир несовершенный, но тем не менее прекрасен, и не смотря на тесноту в нем можно найти немного места для двоих, черт! вскрикнула Камка, закрыто на уборку, попробуем другой... И снова какие-то люди, кто-то залез к Диме в карман, хипарь усмехнулся, там было пусто, люди толкались, кричали и молчали, но все так активно, что угнетало, давило на голову, хотелось лечь на пол, на заплеванный и затоптанный пол, нет-нет, вскричала Камка, судорожно сжав его ладонь, ну суки, ремонт!.. Ремонт бляди затеяли, а здесь двоим уединится негде!.. В голов мелькнуло - можно прямо в толпе, все равно ни кто не заметит, мелькнуло и не оформившись, куда-то исчезло, так как Камка вновь прильнула к нему, нежно, ласково и заглядывая ему в лицо, зашептала - ну все, теперь все, мой самолет, поцелуй меня и бежим... И они побежали, расталкивая людей, но теперь бежали не в поисках уединенного места, то есть судорожно кидаясь то влево, то вправо, а целеустремленно, туда где был ее самолет...Перед какой-то стеклянной калиткой, перекрытой грудастой женщиной в синей форме, стояла небольшая, относительно спокойная очередь, уже обвешанная чемоданами и сумками, а всего лишь держа ручную кладь с необходимым. Камка встала во след какому-то толстому, с мясистым носом, воняющему потом, мужику, и вновь, в который уже раз за последний секунды, прильнула к нему, прильнула всем телом, и встав на цыпочки, все тех же грязных своих ног, босых и маленьких, медленно-медленно, как будто впереди вся длинная ночь, поцеловала Димка. Губы у ней были мягкие и теплые, пахли почему-то кофе, наверно в посольстве пила... -А как ты туда, ну улетаешь? - Димка уставился в лицо Камки, сам удивляясь собственной глупости, ну а что нужно делать, если у них совершенно еще ни чего не было и уже не будет, что же позвольте спрашивать ему, когда он не знает... Камка тоже опешила от такого глупого, в данной обстановке, вопроса, подвигая за толстым мужиком и не выпуская его из своих объятий, зачистила, стараясь уложит в отпущенное время до грудастой женщины у стеклянной калитки, неизвестно куда ведущей: -Штатники дали квоту на эмиграцию из Совка, я взяла анкеты, заполнила да еще письмо приколола, английский со школы знаю, я спецшколу кончала, мол так и так, хипарка, но если не пустите - сообщу во все газеты мира, мол дискриминация по социальному признаку... -Ваш билет, пожалуйста! - вежливо прервала тараторящую Камку женщина с каким-то летным значком на груди больших размеров, Камка вяло и торопливо чмокнула-поцеловала Димку и сказала: -Прощай, я буду тебя помнить, - и скользнула в калитку... Димку отпихнули в сторону, он прижался к стеклу, Камка стояла босиком на холодном мраморном полу, какой-то пограничник листал ее документы и проверял паспорт, она совершенно не смотрела на него, к горлу подкатил ком, жаль, что у них здесь все ремонт да санчас, Камка обернулась, махнула рукой и шевельнув губами, шагнула в металлические ворота... Загнула и исчезла...Только теперь Дима понял, что она шепнула - беги... Куда бежать... Отсюда или туда... Все толкали Димку, все куда-то торопились, бежали, мчались, спешили, только с один шел не спеша, не замечая ни кого и ни чего...Он пытался что-то вспомнить что-то важное крутилось и не давалось, ускользало в голове, но он еще и еще пытался уловить это, что-то очень важное, жизненно необходимое для него, может быть самое главное, что называется смыслом жизни... В голову приходила какая-то глупость, всплыла песенка из детства, какого-то Георга Отца что ли: ...Как провожают самолеты, Совсем не так, как поезда... Но все это было не то... Вдруг ясно и отчетливо, прямо как на экране, всплыло голове еще секунду назад ускользавшее - у него нет денег на обратную дорогу... КАЛИКИ-МОРГАЛИКИ. ...Ни хера себе, на второй день с дурки вырвался да еще с хайрами... Расскажи кому - не поверит!.. Ох ни чего себе... Как же это так, как же это я соскочил с этого паровоза-парохода, ума не приложу... А ведь уж думал кранты-винты-труба-приехал!.. Ой спасибо перестройке и лично товарищу Горбачеву!.. Не он бы - загибался бы сейчас от сульфы да прочей гадости на серой простынке со штампом, а хайра мои, хайра многострадальные, мели бы поганой метлой да на помойку... Ой, ну и херня, как же так, так ведь не бывает, только в сказках для младшего школьного возраста... Про Павлика-стукачка и Мересьева, шишки жравшего... ну и херня... Так рассуждал да еще в добавок прямо вслух и громко, невысокий коренастый крепыш, волосатостью своей и заросшестью напоминавший орангутанга или йетти, бодро почти бегом шагающего по Каланчевке, которая как известно всем волосато-хипово-андерграундно-богемным москвичам, ведет прямо в дурку Краснопресненского района. Или из нее... Так сказать местный штаб борьбы с инакомыслием. На нем, на штабе еще с до сих перестроечных пор висит красным с белым намалеванный лозунг - В человеке все должно быть прекрасным! Улицу Каланчевку столько раз переименовывали за последний семьдесят лет, что для ориентировки только и остается именовать Каланчевкой, ну и для ориентира сообщать - та, на которой дурка-креза-психодром-психушка-психо-нервологический диспансер находится, и сразу всем все ясно. Фамилия крепыша была простая - Иванов. Иванов Сергей Иванович... Но его по фамилии последние десять лет именовали только в официальной обстановке, то есть милиции и в дурке... Среди друзей он был более известен как Дуремар. За что же был именован таким неблагозвучным именем да еще принадлежащим такому несимпатичному кино и литературному герою, продавцу пиявок, крепыш волосатый Иванов? Да просто Дуремар столько раз был в дурках, столько в своей жизни по дуркам кантовался, хотя прожил всего ничего - тридцать лет и в стране советов мало, так что и как его еще именовать, как не Дуремаром, если ему это прозвище в самый раз? Но если совсем серьезно и копнуть дела давно минувших дней, то на свет божий выглянет следующее. Лето одна тысяча девятьсот семьдесят какой-то застойный...Расцвет хип-культуры на просторах одной шестой. Иванову, его тогда еще звали Сережа, пришло время отдавать долг. Почетный... Родине... В виде воинско-доблестной службы в рядах и так далее. Вадик, друг его, кой чего посоветовал... Вадик и Сережа относили себя к представителям расцветшей хип-культуры, этому сорняку-чертополоху на поле Родины. А потому Сережа в армию не хотел - делайте любовь, а не войну! Но за уклонение от почетного долга в тюрягу тоже не хотелось, что он, диссидент что ли?.. И пришел Сережа с сачком в городской парк культуры, это где кусты засранны и скамейки поломаны, ну и стал этим самым сачком в фонтане недействующем с зеленой и мутной водой водить, как бы что-то вылавливая... Чем привлек внимание милиционер бдительного, как сама партия. Что здесь дурень делаешь? - тактично вопросил бдительный милиционер, а Сережа не дурак и отвечает - мол пиявок ловлю, для извлечения из них эликсира бодрости.. Через три месяца вышел Сережа из дурки, пошел в военкомат и совсем в неторжественной обстановке получил военный билет... 7Б. Не годен. . . Ни куда не годен. . . Совсем ни куда... С тех самых пор и зовут Сережу Дуремаром, хотя и городок тот провинциальный остался в далеком далеке, растаяв без следа, и тусуется он все больше по столицам, Крымам да Прибалтикам, но имя Дуремар прилипло навечно. ...Ни хера себе, это я не вам, девушка, - сообщил Дуремар шарахнувшейся от не тети лет шестидесяти и забормотал дальше, - на второй день из дурки вырваться да еще с хайрами, может быть в этом дурдоме что-то изменилось, - тут он имел ввиду страну, а не психушку, - а я и не заметил, надо пиплам рассказать... Что же такого экстраординарного-неординарного поразило до кончика хвоста Дуремара, вывело его из равновесия и бросило в неприкрытый ни чем, в полный голос провозглашаемый, но не совсем понятный набор слов, больше похожий на бред... Все началось вчера... Дуремар сидел на Гоголях и тащился от вида пионеров, в очередной раз пополнивших, в очередно-весенний, не совсем тесные ряды хипов. Над засранной голубями макушкой классика неслись по пестрому небу ватные облака, тополя стояли зеленые и еще совсем не пыльные, в Москве и на Гоголях была весна. Каждую весну новые свежие силы вливались, как кровь донора, в ряды хипов... А осенью, шлаком, вволю наголодавшись и намерзнувшись на дождливых российских трассах, совершенно неприспособленных для стопа, покусанные мустангами, битые урлой, кое-кто хвативший трипака, гепатита, дизентерии или желтухи, а кое-кто попробовавший винта, травы, молока, повидла и фрилава, познакомившись ближе с полисами, отсеивались, возвращались блудными сыновьями и дочерьми в лоно советской семьи, что бы дальше уже не взбрыкивать, а покорно нести уготовленный крест... Школа, институт или техникум, работа, работа, работа и наконец-то! заслуженная пенсия и даже возможно - Орден Сутулого за безупречный труд... Но зато оставались самые стойкие, которые отлично понимали - жизнь состоит не из мустангов-вшей, трипака, урлы и полисов, да и не в торче счастье... Есть еще такое, как утро на озере Лиласте, когда свистят птицы и пули на соседнем милитаристическом полигоне, такое, как радуга над Рыбачкой, добрые глаза татарки-продавщицы, подарившей дыню, есть огромные глаза герлушки и ласковые пальцы, есть костры и песни до утра, стихи и шалости среди бело-красивых туристов, есть сейшена и звонкий дождь мелочи в потрепанную шляпу... Вот такие и пополняли ряды неформальной молодежи, вливаясь грязным ручьем в зловонную лужу наркоманов сексуально распущенных тунеядцев, не разогнанную в свое время милицией и КГБ, куда только они смотрели! Ха-ха-ха-ха! Придурки, крезанулись совсем, теперь не до нас, наше дело правое - мы победим! ...Будет вся земля сплошные Гоголя!... Это пели детишки, вырвавшиеся от пап-мам и с гордостью поглядывающие на Дуремара - как мол, круты?! Это тебе не в тридцатник, клешами самодельными бульвар мести, это мы, пятнадцатилетние, бал правим... Сидел Дуремар и с улыбкой умиления (но приправленное и иронией) смотрел на еще по домашнему чистеньких, еще сытеньких, еще не порвавших пуповину с домом, еще с нисхождением вкушающие после тусовки домашние пирожки и котлеты... Бог им судья, действительно - цыплят по осени считают, осенью их будет намного меньше. Так размышлял Дуремар, вслушиваясь в столь знакомый и любимый фольклор, как внезапно, ну словно из-под земли, прямо на его скамейку, где, кстати говоря, сидел он в гордом одиночестве, так как на всех Гоголях, окромя самого Гоголя, не было ни одной знакомой морды-фейса... Прямо на его скамейку упал знакомый Славка Лист. -Хай Дуремар! Герлушек высматриваешь? -Хай, да нет Слава, пионерией любуюсь да прикидываю, кто из них осенью тут будет тусоваться, как думаешь?.. -Я думаю, человека два, а то три из сегодняшней толпы увидишь... Ну и кто-нибудь по пути из колледжа забежит, отметится, травы пыхнуть... Кстати, насчет пыхнуть, у тебя нет?.. -А у тебя? Посидели, помолчали, помечтали...надо катить в Крым... Азия далеко, ну и там херней маются, власть что ли делят, а Крым рядом... Ну а там трава - вот такой высоты, ну а там шишки - вот такой долготы, ну а там молоко - ну... -Может по паре колес закатим?.. лениво поинтересовался настроем Дуремара Лист и получил в ответ положительное. -Ну... Положительное и заинтересованное. Слава извлек стандарт с незнакомой расцветкой. Дуремар заинтересовался: -Что за колеса, покажи?.. -Колеса как колеса. Мать себе достала, венгерские, сонники. На сон круто тянет когда два закатишь, но если взбодрить, то такие волокуши, самый ништяк. -Ну похляли в «Прагу», там можно двойной заказать, вздрючит как надо. Приятели так и сделали, благо кафе «Прага» была напротив. Через полчаса снова сидели на Гоголях и все вокруг такое тягучее и веселое было, что фейсы расплывались в улыбке сами, а шевелится было просто в лом... -Слышь, Лист, а че тебя листом кличут?. . - вяло и лениво поинтересовался Дуремар, так как давно хотел спросить да все ноги не доходили. -А я на скрипке пилю, ну и один раз пиплы были обкуренные и брякнули - ну ты вылитый Лист, вот и прилипло... Ну что, может догонимся по одному? -А кофеек?.. -Попросим пионеров помочь старшим товарищам в беде. Молодая поросль с удовольствием к просьбе олдовых товарищей по хипповому братству отнеслась, и даже на свои карманные сгоняла за кофейком. Торжественно, под взглядами восторженной пионерии, был извлечен стандарт и... Дуремар неожиданно даже для себя предложил: -А давай догонимся остатком.. . Интересно, как вопрет?.. Остаток был шесть таблеток зеленовато-глянцевых. Совершенно приличных на вид. -А вдруг ни в кайф будет? - засомневался Лист, но Дуремар уже загорелся идеей да еще на халяву. -Не ссы, кофе стынет, давай я первый, смотри класс! Положил сразу три колеса на язык и дернул кадыком. И широко открыв рот, продемонстрировал слегка ошизевшим хипам молодым, какой действительно высокий класс глотании колес имеет гоголевская олда... -Видал?! Колеса-самокаты, калики-моргалики, сами закатываются, глотать не надо!.. - блеснул знанием народно-хипового фольклора Дуремар и отхлебнул из бумажного стаканчика. Минут через не зная сколько он потерялся. Дуремар то есть... И нашелся только в приемном покое дурки, где его насильно промывали от кайфа. Дуремар расхохотался: -Дурни! Он же уже давно в кровь всосался, че вы мне желудок стираете!.. Но все было напрасно, санитары и медсестры действовали согласно инструкции - пять литров теплой воды с фурацилином... Ну и гадость, хуже чем кофе из «Праги» самое интересное, что Славы Листа нигде не было видно. То ли его в другую дур отвезли, то ли утек... После прополоскивания Дуремара окатили холодным душем, слегка, всего пару раз врезали по ребрам, для профилактики, дело обычное и заперли в бокс, даже позабыв дать ужин. Дуремар отдался остаткам кайфа. Ночь прошла совершенно спокойно, а утром!.. Утром забегали по коридорам какие-то люди, что-то таскали и чем-то громыхали... Привязанный к койке, обоссавшийея раз десять, не меньше и даже один разок приплывший - привиделась та молоденькая герлушка с Гоголей, с тонкими ножками джинсах в обтяжку, ну словно олененок, Дуремар валялся пластом и не мог участвовать в коридорной шумихе...А кричать было лень. Да и санитары здесь бьют сильно и больно. Где-то хрен знает через сколько времени все на коридоре утихло, Дуремар еще один раз уссался, простынь холодила от ночных разливаний, а затем захлопали двери. С интервалом... Все ближе и ближе приближаясь к боксу Дуремара, насквозь пропахший мочой. -А здесь кого держите? - строгий и требовательный голос спросил прямо за дверью, Дуремар затаил дыхание, приготовившись подать о себе знать зычным ревом, но не понадобилось, так как тот же голос скомандовал. -Открывайте, будем сами смотреть. И дверь отперли. А пока отпирали, в голове Дуремара вихрем пронеслись все возможные варианты поведения и остался-выкристализовалея самый наилучший в данную минуту, в данный момент. На пороге стояло несколько человек в накинутых небрежно на плечи белых халатах, явно какая-то комиссия, они прихотливо морщили носы на запах Дуремара и вовсе глаза пялились на него. Первым, конечно, заговорил Дуремар. -Здравствуйте. Я не знаю, что вы за комиссия, но желаю сообщить следующее. Я не буйный больной и не наркоман. Можете осмотреть меня, у меня нет ни одного прокола. Вчера я выпил кофе в закусочной «Прага» и почему-то уснул на скамейке под сенью русского классика. А эти сатрапы привезли меня сюда, полоскали водой, затем слегка ударили и привязали в этом боксе на всю ночь...Без оказания медицинской помощи - а вдруг я больной, без надзора медперсонала, а вдруг у меня абсцесс. И можете пощупать меня - я насквозь мокрый...И это в разгар перестройки, ускорение и гласности?! А как же демократия?!! Глава комиссии, из под халата выглядывали джинсы и свитерок, а фейс был спрятан в точно такую же бороду, как и у Дуремара, гневно оглянулся на главврача: -Так, может быть у вас еще и диссиденты на излечении содержатся? А?! Это что за произвол?! - и ткнул ладонью в вонючий бокс. Главврач что-то забормотал насчет милиции, чем еще больше разозлил бородача в джинсах: -Милиция вызвала, говорите? Значит если вызовет КГБ, то тем более примчитесь? Немедленно выписать! Идемте дальше, товарищи, я уверен - мы еще увидим какую-нибудь железную маску в этом узилище духа!.. Через полчаса, получив собственную одежку - джинсово-хиповую униформу конца середины-начало восьмидесятых-девяностых, Дуремар почти бежал по Каланчевке, щупая чудом спасенный хайр и во весь голос сам с собою рассуждая, чем пугал прохожих в этот майский, солнечный день. Ведь все прохожие прекрасно знали - что находится в конце улицы, какой-такой объект и кто это может бежать почти бегом да еще сам с собою разговаривать... А Дуремар не унимался, хотя впереди уже показалась троллейбусная остановка с небольшой кучкой народа... Ни хера себе... даже не постригли... может действительно необратимые исторические последствия рухнули на нашу страну... вот и хипов из дурки выгоняют и стричь забывают... В троллейбусе почти все оглядывались на Дуремара, чем вывели его из себя: -Ну че таращитесь! Из дурки я, из психушки, вот и говорю сам с собою!.. Истерический крик, вытаращенные глаза, волосы стоящие дыбом или взъерошенная борода - не известно, что подействовало на сограждан усталых, но они успокоились и перестали таращится на жертву тоталитарной психиатрия. Да и сама жертва постепенно успокоилась и лишь изредка только качала лохматой головой, судорожно ощупывая спасенный хайр, как же так, в лапах побывал и не остригли... Он был двенадцать раз в дурке. Двенадцать раз... Сегодняшний был юбилейный. Тринадцатой. Вот и верь после этого в суеверия, черных кошек и тринадцатое число...Вот ведь как бывает... Дуремар был двенадцать раз в дурке и каждый раз его стригли наголо...Как колено... На лысо. Хотя хайр для него был все. Отсюда и депрессии многочисленные попытки синуцида, а врачи, медсестры и санитары в свою очередь боролись со всем этим всеми подручными средствами - сульфой и хлористым, аменазином и смирительными рубашками, побоями, издевательствами и холодными ваннами... И чего один душ Шарко только стоит!.. Врагу бы не пожелал бы...Врагу нет, а врачам с большим удовольствием! Дуремар не был психом, не был диссидентом, не был наркоманом. Свое 7Б он получил лишь бы в армию не идти, против существующего строя он ни чего не имел против, так как если что его не устраивало, так он просто убегал, отстранялся, уклонялся... И наркоманом Дуремара мог считать только дебил, милиционер или начальник медкомиссии при дурке...Травка, молоко да изредка калики-моргалики, но все только по настроению, и так же к алкоголю. То есть по сравнению со средне статистическим гражданином СССР, Дуремар был ангел...Только во плоти. В первый раз, не считая того военкоматовского случая, угодил он в дурку за то, что сказал в отделении милиции - хайр, мол, знамя...Хотя все советские люди очень твердо знали и помнили, ночью разбуди от зубов отскочит - наше знамя алого цвета, так как на нем чья-то кровь, соотношение длинны и ширины 3 к 4... И все последующие разы были аналогичны - то задержали в городе, где не прописан, то стоял пикником-лагерем на военном полигоне в Прибалтике, то рассказывал в поезде о боге...А слушатели не поленились и сообщили. Куда следует... В общем, был Дуремар нормален, только вот со страной ему не повезло. Но теперь-то все! Все, докатились до демократии! Можете пощупать, живым и не стриженным выпустили из дурки! Последний слова Дуремар нечаянно вновь выкрикнул вслух, на что получил отповедь: -Ну и зря. Я б таких ублюдков волосатых навечно туда бы запер... Дуремар вскинул глаза и увидел дрожащие от ненависти губы с ниткой слюны и побелевшие от злобы глаза. Ниже был жалкий блеск давно не чищенных медалей...Выигравший войну и проигравший жизнь явно жаждал удовлетворения. «Дуремар подмигнул ему и выпрыгивая, так как уже приехал, с удовольствием высказался: -Больной, а не лечишься! На себя погляди, дядя! Во след, пока троллейбус не отъехал, неслось рычанье смертельно раненного зверя. На Гоголях было почти пусто. Мимо в автомобилях, троллейбусах и автобусах неслась Москва и ее гости, здесь же было тихо и спокойно. Почти, но все же кое-кто был. На скамейке спал вечно пьяный Красноштан, жертва социализма, пованивая штанами да какая-то герлушка сидела на дальней скамье, отвернувшись от Гоголя. Красноштан был легендарной личностью, и что б не уводить нить и суть рассказа в сторону, скажу кратко - первый хипарь, еще с Солнцевской тусовки, спившийся напрочь и погрязший в алкоголизме, отлично знающий английский язык и выпустивший в Америке (!) книгу стихов на английском языке и с собственной фотографией... Даже полисы с пятеры не забирали Красноштана в вытрезвитель. Правда и платить за услуги ему было нечем, так как зарабатывал он лишь аском и только на вайн. Дуремар подошел к герлушке и с волнением узнал ее - это был тот самый тонконогий олененок, в джинсах в обтяжку... -Хай герленок, ты че одна! Олененок медленно обернулась и Дуремар увидел прекрасные оленьи глаза, полные слез. Лицо было красно и некрасиво, видимо герлушка рыдала не один час. -Что случилось, герла, что за слезы, небо чисто и не тучки, а ты тут льешь, как из ведра... Олененок бросилась, в прямом смысле бросилась, Дуремар был готов поклясться хоть своим хайром, бросилась ему на грудь и зарыдала с новыми силами... Вот это ни хера себе... Примерно через час Дуремар знал все. Когда его свинтили в дурку, а психовоз вызвал мент со стакана, этот стакан был проклятьем Гоголей и хипов, в стеклянной будке на столбе сидит полис-гаишник, так он еще паскуда и дурки вызывал или полисов на винт хипов, так вот, когда Дуремара свинтили санитары, а Лист буквально перед этим отошел на минутку, то пиалы конечно повозмущались, но что поделаешь? Ни чего не поделаешь. А вечером поехали на Горбушку, там был быть должен сейшен «Звезды Арбата» и Собака свои хипповые шлягеры должен был петь. Сейшен удался на славу, Собака был не в умат, за гитару держался, голосище как всегда, в общем полный улет и оттяг. Вот после сейшена и было самое главное! Понаехали любера-урла-гопники да как начали всех гасить! А милиция советская, только в сторонке стояла и посмеивалась... Олененку этому, клок волос выдрали и синячище на спине пряжкой от ремня посадили, а ее подружку оттащили в сторону и изнасиловали... Но для олененка самое страшное было позже, когда она приехала домой, вся в слезах и крови хайра колтуном, спина отнимается, так ее принты так ей сказали - а не хер обноски носить, хиповать и музыку паскудную слушать... Все перевернулось у шестнадцатилетней девчонки - как же так, мама-папа, в зоопарк вместе ходили, книжечки картинками читали, у подружки горе - слов нет, не выскажешь... А тут такая черствость пополам с фашизмом... А так и надо, этим наркоманам, а ты не езди, а то тебя тоже отдерут, если еще ни кому не подставила... И это родная мама? И оленененок убежала из дому... -Как тебя звать, да кончай реветь, слезами тут ни чего уже не склеишь... -Светка...- всхлипнула напоследок герлушка и утерлась рукавом клетчатой рубашки, папин размер. -А тебя?.. -Дуремар. -А ты не похож на Дуремара...А где же твой сачок остался? - попыталась улыбнутся опухшими губами и красными глазами Светка. -Санитары выкинули... Дуремар усиленно думал. Лет ей от силы шестнадцать, то есть уголовная ответственность, статья, срок до трех лет - совращение несовершеннолетней... С другой стороны попадет какому-нибудь апологету фрилава и пойдет по рукам, да и в кайф она ему, олененок тонкими ногами... -Что думаешь делать, Светланка? Герлушка поправила волосы и пожала плечами: -Не знаю. Ни чего не знаю... ...Значит так вот, а не демократия, веселятся гопники, а полисы смеются...Вот что значит в стране происходит, а он-то дурак обрадовался - не постригли, не постригли...А здесь не стричь, головы скоро отрывать будут, у кого хайра длинней установленного размера...Ну гады, нет жизни в этой стране, раньше не было и сейчас нет... -А знаешь что? Как ты смотришь на то, что со мной на пару махнуть потусоватся? Ты мне в кайф, мне бы было с тобой ништяк... -С тобой? - Светка впервые по-видимому взглянула на Дуремара как на мужчину и на возможного партнера, уж очень он не походил на знакомых ей и привычных для хиповой дружбы и целовании на скамейках, мальчиков-колокольчиков с города динь-динь, длинненьких, голобородых, инфатильно-женственных, спешащих вечером по флетам, к маме с папой... -С тобой?.. -Ты не части, герла, не части, расклад такой. Я не фрилавщик, как тут есть тележники, мол фрилав, все надо попробовать...Я тебя зову тусоваться вместе, а там как получится... Насиловать я тебя не собираюсь, фаловать тоже, я не Ян... Яна знаешь? -Нет, - ошарашено отвечала Светка, впервые в своей маленькой жизни столкнувшись с такой прямолинейной и одновременно правдивой логикой... -Только ты учти - я тебя зову тусоваться не по Совку. Здесь сама видишь, что творится, а дальше вообще караул будет. Я решил на Запад махнуть, за бугор, там Голландия, Дания, Америка... Глаза, давно уже высохшие, мгновенно загорелись от перспективы, открывающейся перед ними, молодыми глазами зеленого цвета, лицо побелевшее от переживаний, красный цвет тоже сошел на нет, пошло пятнами, все ей нравилось в этом предложении, кроме... -А если я не захочу с тобой делать фак?.. -На нет и суда нет. Но тебе твердо сказал - я не фрилавщик какой-нибудь. Если нас все будет ништяк, то ништяк, если нет - будем френдами. Светка обвила шею Дуремара, в штанах невольно шевельнулось, и запечатлела поцелуй на волосатой щеке. -Я тебя уже люблю! Как брата... А как мы скипнем на Запад? Ну конечно, обещая герле не фаловать, Дуремар не кривил душою и не брал на понт. Просто жизнь он знал лучше... Хипповую жизнь, с горестями и радостями, тяготами и счастьем, одним словом все то, что так полно и сильно насыщает жизнь хипарей в Совке. Прошедший подготовку по такой насыщенной программе - контроль за пропиской, ревизоры в транспорте, контролеры, дружинники, общественность, совершенно не развитые институты социальной помощи и частного сектора жилья, голод-холод, хулиганы-гопники-урла-любера, отсутствие доходов, одежды по кайфу и так далее, становился непросто непобедимым и неуязвимым, если конечно не ломался не погружался в пучину алкоголя и болото наркомании, становился суперменом, нинзя, зеленым беретом и хрен знает кем! Дуремар за двенадцать лет жизни в этой шкуре полностью прошел данную школу, он знал - где и как взять, что б не сесть, но съесть... Он прекрасно разбирался в психологии и всегда исчезал за минуту конфликта, но если нужно было - не путал непротивление с пацифизмом, а пацифизм с пафосом. Драться умел, хотя и не любил. Не раз спасал инфатильно-молодых, с таким удовольствием подставляющих щеки... Просто жизнь он знал лучше, а потому прекрасно понимал - всему свое время. И это было не подло, и не гнусно, это была просто жизнь, останется герла одна и трассе с ним, в кого ей влюбляться, где ей искать защиту, когда вот он, рядом, Дуремарище... И сколько было у Дуремара герл, все его помнили и любили именно за это. Не вымогал, не фаловал, не канючил, а просто приходила любовь, и расцветали цветы, и был такой ништяк!.. -А как мы скипнем на Запад? -Не боись, герленок, имею кентов-френдов в Вильнюсе, ни раз катал на Казюкас, конечно еще там не была? -В этот раз собиралась с пиплами, а принты дыбом и не пустили... -Повидаешь Вильнюс - влюбишься...У каждого города есть свой запах, а Вильнюс пахнет свежо испеченным печеньем... ...Узкая улочка, мощеная камнем, серые невысокие дома, видавшие хрен знает что, прохладное ясное утро, совершенно пустынно и запах, запах, запах!... Запах свежо испеченного печенья... .Густой волной так и льется, так и льется по улочкам, заливая тебя по самые ноздри... Очнулся Дуремар от страшного - его волокли санитары стричься...А-а-а-а-а-а! Вырвалось из сжавшейся груди, бляди-суки-гопота!!! Хайр мой - знамя мое, врагу не сдается наш волосатый варяг, наше дело правое - мы победим, но пасаран!!! Санитары, огромные, страшные, в грязно-белых халатах, с огромными волосатыми ручищами, держали его как, как, как мешок с картошкой и волокли, волокли, волокли куда-то в темноту, в ужас, в кошмар... А там, в ужасе, в кошмаре, освещенный лишь тусклой лампочкой снизу и откуда-то сбоку, стояла огромная, страшная тень, порождение кошмарных снов, абцеса после молока с колесами и похмелья после «чернил»... С блестящей электрической машинкой, вся обсыпанная волосами - черными, рыжими белыми, зелеными, красными, фиолетовыми... И все такой завидной длинны, какую ни когда в жизни Дуремар не мог дорастить, всегда приходили и стригли, стригли, стригли... Нет-нет-нет-нет-нет-нет!!! -Да ты че разорался, Дуремарка? - кто-то обнимает его и вырывает из цепких лап тени, спасает и прижимает к своей теплой груди, к своим маленьким грудям, чуть прикрытыми какой-то распашонкой-футболкой... -Успокойся, успокойся, милый, я с тобою... ...Знакомый голос, кажется это олененок, Дуремар, нащупывает в темноте губами пухлые нежные губы, следует ответный поцелуй и: -Спи, спи, больше страшного не будет... А он снова проваливается в сон, но на этот раз полный цветов мака и высокой травы... Утром Светка смеялась, но глаза были полны сочувствия и»..но Дуремар побоялся ошибиться, уж так не хотелось ему ошибиться, так не хотелось. -Ты чего орал ночью, и меня перепугал, и хозяев... Они даже стали в стенку стучать и спросонья по-литовски кричали, я ни чего не поняла, совсем ни слова... Дуремар слегка обнял Светку, она легко подалась к нему, уткнув лицо в пышные волосы и вдыхая ее такой нежно-чистый запах, чувствуя каждой клеткой своего тела ее доверчивость и нежность, пробормотал: -Да ерунда всякая приснилась... Будто меня в дурки обхайрали... -Скоро не будет ни дурок, ни стрижек. Они останутся там, далеко-далеко, а мы будем где-нибудь совершенно в другом месте. В Христиании например... Испокон веков, со дня подписания В.И.Лениным, который Ульянов, декрета об охране границ первого в мире государства рабочих и крестьян (остальных намеревались уничтожить и довольно таки успешно этим занимались в течении семидесяти с лишним лет), советская граница была на замке. Огромном, ржавом... Карацупы совместно с Джульбарсами охраняли покой западных стран. Но пришла перестройка, откуда пришла - неведомо, занавес который железный не то что рухнул, но слегка проели его диссиденты, рок-музыканты и прочая нечисть, тут еще временно освобожденные республики Прибалтики решили идти своим путем... В общем, вся эта кутерьма и катавасия совершенно порушила-поломала стройную систему запретов-заборов-секретов и люди ломанулись... На страх западным странам. Русские идут!.. Мафия, челноки-спекулянты-скупщики китайско-вьетнамско-турецкого барахла, воришки, бандиты, туристы, бегущие коммунисты и едущие на симпозиумы диссиденты... А впереди всех сам Михаил Сергеевич, Миша с пятном, как говорят в Одессе. Ну а хипарям сам бог хиповый велел, ведь они рождены сказку сделать былью, сколько раз рассказывали друг другу сказки про Голландию с легализированной марихуаной, Данию с Христианией, Париж с Хвостом и его сквотом, Нью-Йорк, Калифорнию и Индию... Пришло время посетить, пожить, собственными глазами посмотреть, собственными губами покурить! Но вместо Карацупы с Джульбарсом встал на пути хипов бюрократ с ОВИРа, держа к перевес шлагбаум-закон... Всюду деньги, деньги, деньги, Всюду деньги господа, А без денег жизнь плохая, Ни годится ни куда... Вот и пришлось Дуремару вместо ОВИРа обращаться к друзьям. К Карлу с Кларой, играющих на кларнете в старом городе Вильнюсе на улицах... С ними он еще в застойные время познакомился, когда их всех в Крыму, в преддверии приезда Л.И.Брежнева, повинтили. Тогда винтили всех - хипарей, бомжей и даже диких неорганизованных туристов. Только туристов после проверки - где работаешь, в отпуске или нет, где прописан - отпустили, а волосатых совместно с бомжами в спецприемник, на один месяц. И конечно, бесплатное парикмахерское обслуживание... Правда выбор причесок скудновата... -Значит так, Дуремар. Я уже договорился с друзьями, вас отвезут в село, там вы поживете два дня. Два-три дня. Затем вас переведут в Польщу. Я думаю - все будет хорошо. Сейчас границу охранять не кому. -Я тоже думаю, - вступила в свою очередь, вслед за Карлом, Клара. -Все будет хорошо. Большой удачи вам, друзья. Счастливой дороги! Традиционное целование, на этот раз приправленное мыслью - больше не увидимся, у герлушек тоже традиционные слезы. Дуремар вскинул бег на плечо, помог Светке с ее, деревянная лестница, за неделю ставшая почти родной, но знакомой точно красный старенький москвич, за рулем усато-хайрасто-хиповая рожа, молчаливый знак приветственный рукой, бэги уложены, последний обнимания-поцелуи, с богом!. Дорога была недолгой, через час уже приехали на место, прощание с молчаливой хиповой мордой, даже из машины не вылез, в дом не зашел, настоящая «Дорога жизни»... Пять-шесть аккуратных деревянных домов в окружении садов и хозяйственных построек, в одном доме хозяин художник, остальные пустые, весь дом пропах красками и сушеными цветами, кругом керамика, картины, казюки местные и прочая атрибутика, хозяин молчалив, но гостеприимен. Но гостеприимен и радушен на прибалтийский, молчаливо-тихий манер. А вокруг густой темный лес, полный загадок и чудес... А главное чудо - отсутствие пограничников. -Слышь, Юстас, куда подевались пограничники? -Ваши, извини, советские ушли и забрали все, даже столбы выкопали. А наши, литовские, знают, что там друзья, поляки, и охраняют только дороги, от контрабанды. Которую нам везут друзья... Поляки. -Почему сразу не перейти, а? Раз такое дело... -Нельзя. Мой приятель поедет в Польшу и посмотрит с той стороны - что, как, где. Что бы было точно. Наверняка. Иначе вас поймают. Что же оставалось делать Дуремару и Светке, оставшимся практически вдвоем в пустом доме, хозяин не в счет, он целыми днями на чердаке, в мастерской?.. Что ж еще оставалось делать двум, молоденькой и трепетной, как олененок с тонкими ногами и волосато-заросшему, но не растерявшего трепет душевный... Чем же оставалось заполнить часы и дни, тянувшиеся так долго и монотонно, прерываемые лишь двух разовым питанием и да молчаливо-немногословными разговорами с хозяином?.. Да учтите, кроме дневных часов были и ночные, а хозяин, не минуты не сомневаясь, и Клара с Карлом, постелил им одну постель... И если у Клары с Карлом он еще боялся спугнуть-напугать, а она просто привыкала, то здесь... И если в первую ночь у Юстаса они еще целовались только, но до радужных кругов в глазах, до боли в губах, до истомы, до... Стираться на следующий день пришлось обоим, днем пошли купаться на лесное озеро, бултыхались голышом, приглядываясь друг к другу, так сказать привыкали к разности сложения... Дуремар-то не привыкал, больше любовался тонкими ровными ногами, золотистым пушком выше, впалым животом и маленькой грудью, тонкими руками, обвивавшие его шею и тормошащие его волосы... Но конечно и зелеными глазами, пухлыми губами, желто-летними волосами... Вода была студеная, прик у Дуремара скукожился и не пугал своими размерами и наглым своим присутствием Светку, все было прилично и прекрасно, даже когда он подхватил ее на руки и понес на травку, на берег, на одеяло, и улегшись рядом, такой весь как орангутанг бережно начал целовать ее... Даже тогда она его не оттолкнула, не напряглась д. и сам Дуремар смог понять - не торопись, не спугни, не напугай... Ведь она же уже тебя любит... А над ними висело низкое небо, облачное небо, цеплялось за макушки хмурых елей, откуда-то пробивались солнечные лучи, золотя головки одуванчиков, кто-то монотонно, как самолет, жужжал в траве... День закончился великолепным закатом на возжеланном западе, они любовались и сидя на теплых досках крыльца, вокруг махали макушками темные ели, красное пробивалось сквозь темно-синее, Дуремар сидел на верхней ступеньке, Светка ниже, прижавшись спиною к любимому... Впереди была вся жизнь, все дороги были открыты... Еще день, от силы два, и они будут свободны... А счастливы они уже сейчас... -Поцелуй меня Дуремарка... Слились в одно, вечер притих, боясь спугнуть, ели затаились и даже солнце на цыпочках, бесшумно, убежало в Польщу. Ни кто ни хотел им мешать... А затем пришла ночь. Со слезами и нет-да-нет-да-нет-да-нет-да, все это твердила она, он же лишь целовал все ее тонкое тело и шептал, шептал, шептал, от шепота его у нее кружилась голова, хотелось плакать и смеяться, было немного больно и прекрасно, а затем волна, огромная волна счастья захлестнула ее, ее и его, утопила их, тела бились в унисон, как сердца, ни каких мыслей не было, мыслили лишь тела, позже, утром, Светка сама удивлялась - откуда все бралось, откуда! Видимо спало в ней и разбуженное любовью, выплеснулось!.. У Дуремара чуть не сорвало крышу, по его словам...И если до этой ночи кто-то не сильно любил кого-то, а просто тянулся, то после этой ночи осталась лишь одна, единственная, огромная любовь, одна на двоих, трепетная, чуть с горчинкой от травы, на которой была постелена им постель, мокро-ласковая, с истомой и усталостью, чуть саднящая, самую малость... Проснулись они поздно, лежа в постели и чуть касаясь друг друга в самых разных местах, вглядывались в глаза друг другу, молча почти, прекрасно понимая себя любимого-любимую... -Ты такая была сладкая... -Я наверно была развратная... -Глупая, это же любовь... -Я и не знала, что так сумею и смогу... -Я люблю тебя... -Я люблю тебя... -Вставайте, лежебоки. Надо завтракать и идти в Польшу. Это Юстас. Проспавший все на свете и не ведающий, что случилось этой ночью в его старом красивом доме, насквозь пропахшим цветами и красками... За завтраком Светка старательно прятала глаза от хозяина дома и почти на каждое его немногочисленное слово, вспыхивала всеми оттенками алого. Ей казалось что весь мир знает, чем она занималась сегодня ночью... -Сейчас придет мой друг, он поляк, его звать Кшистоф. Он вас проведет до самой станции. Уже на той стороне. Я думаю - все будет хорошо. На той стороне пограничники тоже не охраняют границу. Только дороги. Кушайте, кушайте, я вам и в дорогу дам. А ты Дуремар, запиши адрес. В Варшаве. Там у меня друг живет, он вам на первых порах поможет. А вообще в Польше хиппи много. Почти как на Казюкасе было. Светка положила тонкую руку на кисть с толстыми пальцами землепашца, но украшенную пятнами масляных красок и негромко произнесла: -Мы так тебе благодарны, Юстас. За все... Произнесла и заалела вновь, как вчерашняя заря. Кшистоф оказался хипарем. Хвост схваченный резинкой, аккуратная бородка, неплохой русский, джинсы, шнурованные ботинки, плотная зеленая куртка, все было немного и знакомым, и иностранным. Он был оттуда!.. -Готовы? Тогда надо идти, надо идти, тогда успеем на поезд. Там конечная станция и будет поезд. Такой маленький, как ваша электричка, только еще меньше. Надо идти. И вновь слезы и поцелуи, Светка так аж чуть не в рыдания, что же такое с ней, Дуремар обнял Юстаса, тот хлопнул беглеца по спине: -Все будет хорошо. Можете написать. Адрес я положил к еде. -Обязательно напишем, - легкомысленно пообещал Дуремар и они пошли за Кшистофом. Высокие ели скрыли дом с крыльцом, Светка что-то еще всхлипывала, Дуремар обнял ее за плечи, она мазнула губами по бороде: -Я тебя люблю... -Я тебя тоже люблю, перестань лить, все будет ништяк. Благодарный взгляд, полный чего-то тайного, аж снова захотелось во вчерашнею ночь, ну ничего, живы будем, все повторится, жизнь прекрасна и удивительна... Кшистоф шагал широко, забрав у Светки ее рюкзак и отдав в виде компенсации и удовлетворения ее гордости свою маленькую сумку, расшитую цветами. Лес был сумрачен, загадочен и сказочен, за каждым кустом виднелся леший-пень, а в небольшом болотце-озерце бултыхались кикиморы или водяные. Солнце было где-то высоко-высоко и далеко-далеко, сюда пробирались, в чащобу и переплетенье мокрых кустов, лишь лучи, дождь что ли лил ночью, они ни чего не слышали, ни до того было, а какой ништяк, вот это олененок, такого чуда у него еще не было, лишь бы не потерять его, и что же она в нем нашла такого, Дуремар уже давно позабыл собственную теорию о замкнутом пространстве, сюда только отдельные лучи добираются, надо же, меня, гориллообразного и полюбила, такого трепетного чуда у меня еще, черт, в воду наступил, да хрен с ней, в поезде переобуюсь...В польском поезде, ни чего себе - в польском поезде переобуюсь, как-то помню в Дании, а один раз в Париже, вечерней лошадью из Флоренции... Монотонность шагов убаюкивала, бессонная, напряженная ночь, полная страсти и любви, давала о себе знать, голова все чаще и чаще клевала воздух, ой что это я, так уснешь и в какую-нибудь бабу-ягу врежешься, на ступе... -Стой! Руки вверх! Дуремар испуганно, сердце схватило как рукой, не ужели! вскинул голову, впереди спокойно шла Светка, а еще дальше Кшистоф, значит у него уже глюки, еще немного и он сойдет с ума... Или уснет... Светка внезапно остановилась, Дуремар налетел на нее, оказалось и Кшистоф стоял почему-то. -Что, что случилось? - несколько заполошенно вопросил проснувшийся полностью Дуремар. А Кшистоф указал рукою за ему спину. Оглянувшись, Дуремар увидел столб, стоящий немного в стороне и окрашенный в какие-то сине-бело-красные тона-цвета, на столбе была прибита железка размером с дорожный знак, а на ней белый орел на синем фоне... Белый орел, конфедератки, какие-то отрывки из советских фильмов, так это же!.. -Польша. Мы уже в Польше. Надо поторопится, иначе опоздаем на поезд. Светка чмокнула, звонко-звонко Кшистофа, затем прильнула к Дуремару, тот целуя свою любимую, внезапно увидел далеко-далеко за ее спиной солдата... Вздрогнув всем телом, он с трудом перевел дыхание - это были кусты. -Пойдем. Нас ждет поезд, Светланка... ФИНЛАНД НОУ ГУТ! Оккупированная Москва представляла собою отвратительное зрелище...Машины оккупантов располагались как бог на душу положит, нарушая все писаные и не писанные, какие только были, правила уличного, движения. Они парковались на тротуарах и газонах, клумбах и детских площадках...Они мчались с огромной скоростью на красны свет, зачастую против движения, не подав сигнала - разворачивались прямо посередине улицы или бульвара... Сами оккупанты заставили все маломальские пространства, свободные хоть от чего либо, своими постами-дотами, укрепленные металлическими дверями и решетками. Оккупанты захватили лучшие улицы и особняки, сорвали прежние, так же впрочем ненавидимые советские вывески, полные абсурда и абракадабра и водрузили свои, такие же бессмысленные и абсурдные... «МММ», «МЕНАТЕП», «ТЮМЕНЬГАЗ». Цветной мусор был разбросан по всей Москве, ветер шевелил его, лениво перебрасывал с одного места в другое, такое же замусоренное и загаженное. В оккупированной капитализмом с хищным звериным ликом Москве, исчезли дворники. Нет, их не расстреляли оккупанты и не призвали под знамена новоявленные квислинги... Дворников вымел жилищный кризис. Рано утром, апрельским и солнечным, веселым таким утром, Моби проснулся от зверского стука. В дверь ломились с прежней, советско-гебешной яростью и неукротимостью. Распахнув многострадальные двери, Моби обнаружил за ними оккупантов... Рядовых капитализма. Четверо, одетых в униформу - спортивные костюмы и кроссовки, на шеях, натруженных в «качалках», золотые цепи. Из-за широких плеч и спин боком выглядывал начальник РЭУ, ремонтно-эксплутационной конторы, по старому домоуправление, непосредственный начальник Моби. Во обще-то у дворников в начальниках ходил техник-смотритель Гаврилыч, навеки побежденный самым верным в мире учением и алкоголизмом, но Гаврилыч распоряжался только вовремя уборки участков, а в остальных случаях и вопросах главным начальством был начальник РЭУ, толстый Ван Ваныч. -Сережа, ты должен освободить эту жилплощадь, - вежливо начал Ван Ваныч, но был перебит непосредственными и нетерпеливыми до радостей жизни бойцами капитализма. Они наперебой заорали, ворвавшись в еще десять минут назад, какие десять! пять! три! минуты назад принадлежавшую Моби квартиру согласно договору между РЭУ и им, довольно-таки добросовестно исполнявшим обязанности дворника в течении долгой и снежной зимы. -Десять минут, чтоб собрать барахло! Шевелись, паскуда волосатая, кому сказано - вылетел пробкой!.. Иначе... Кулаки, морды и широкие плечи бойцов недвусмысленно подсказывали, что будет с Моби через указанный срок, если он не выполнит требуемое. -Ван Ваныч, а собственно в чем дело? - попытался увильнуть или хотя бы получить объяснение, но увы... Вместе с нехитрыми вещичками - гитарой производства Елужской мебельной фабрики, кое-какими носильными шмотками мейд ин Тишинка и собственного творения фанерными полотнами, стиль абстракционизм, Моби вылетел на проснувшуюся улицу, а вслед летело вперемешку: -Пошел в жопу, придурок!.. -Мы сдали квартиру предпринимателям, Сережа... -Развел срач, ублюдок волосатый!.. -Но ты не уволен, можешь приступать к своим непосредственным обязанностям... -Херня тут всякая, кидай ее на!.. Уложив вещи в потрепанный рюкзак и вздохнув над разбитой гитарой, Моби задумался - куда девать картины...Внимательно и критически рассматривал он затоптанные и кое-где поломанные фанерки различного размера, густо и не очень измазанные красками и пришел к утешительному решению - художник из меня не вышел, эти оккупанты невольно помогли мне решится на правильный шаг, хоть за это им надо сказать спасибо... Моби вскинул рюкзак на плечи и отправился куда глаза глядят. В след надрывно и глупо кричал Ван Ваныч: -Сережа, немедленно вернись, немедленно вернись и приступай к своим обязанностям, иначе я тебя уволю по статье!.. Ну не дурак ли - рушится старый мир, несовершенный, даже если честно сказать страшный мир совков и лысых камней, а он статьей угрожает... Да пошел... Нет, Моби не был приверженцем того старого мира, о котором с ностальгией вспоминают разные придурки на различнейших манифестациях - ах, колбаса по 2,20! а водка по 3,62! ах, ах, ах!.. У Моби со старым миром были совсем другие воспоминания совсем-совсем не гревшие душу. Психушки-крезятники, аменазин-сульфа, винты полисов, кулаки «Березы» - комсомольцы-добровольцы, дубинки «пятеры», гранаты нет этих полисов, сутки-пятнашки административного ареста раз шесть и девять раз спецприемники по месяцу за любовь к путешествиям, и снова побои и винты, крезятники-психушки, бесплатное оказание парикмахерских услуг...И так далее, и той подобное... Прежний мир Моби не нравился. И сильно. Но и в оккупированной Москве его ничто не восхищало, демократы предлагали строить новый мир - светлый, красивый, удобный, демократический...Но Моби не был идиотом, он был хипарь, но идиотом его считали только в психушках - за любовь к длинным волосам, империалистической музыке и странной одежде, но сам то он себя идиотом ну ни как не считал, а потому не мог понять одной вещи. Куда собираются демократы деть совков? Жадных, злобных завистливых, не терпящих инакомыслия и инаковыглядывания... А с ними будущий демократический рай что-то не манил Моби, ну чегой-то не лежало к нему, не стояло, ни как... Около невзрачного серого здания с буквой «М» на крыше, Моби уселся на рюкзак достал толстый потрепанный рингушник. Из телефонных будок привычно несло даблом, то есть ссали там москвичи и гости столицы, слева от дверей в метро располагался стол с развалом книг - Анжелики пополам с Чейзом, густо приправленные «Кровавой смертью» и «Закинь мне ноги на плечи, дарлинг»... Справа располагался форпост капитализма, уродливое сооружение из танкового металла и решеток политической тюрьмы, а основой послужил киоск «Союзпечать». За редкими кусочками стекла мутно проглядывали презервативы и газовые баллончики, импортно-химические лимонад и спиртное туманного происхождения... Рядом с форпостом толклась импровизированная торговля, состоящая из бабушек, грузинов-армянинов и темных личностей. Здесь продавали все. Кефир и хлеб, сахар и мыло, лампочки, носки, таблетки от хрен знаю чего и патроны к мелкокалиберной винтовке, палочки для еды и куртки с помойки. Один из представителей Кавказа, углядев лонговый хайр Моби и его же попиленные штаны, вкрадчиво присел рядом. -Слушай, дорогой, есть солома, вах! какая солома, сам бы ел да деньги надо,.. - хитрый черный глаз внимательно следил-смотрел, завлекая и заманивая. -Извините, я вас не понимаю, - прикинулся шлангом Моби, явственно осознавая, что это единственный способ отвязаться от продавца «соломы» из кавказского колхоза. -Вах! какой глупый мальчик, вах, нэ понимаешь? - с экспрессией режиссера Данелия всплеснул руками усатый джигит. Но Моби пожал плечами: -Нет. -А еще волосы носишь длинные, стыдно дорогой!.. - и небритый продавец отвалил к своим, пожаловаться на дурака, непонимающего простой человеческий язык, вах, вах! Моби распахнул рингушник и углубился в него. Причудливые и переплетенные суд: бы открылись перед ним на потрепанных страницах, клички, имена, ринги, вписки чередовались, были вычеркнуты, стрелки протягивались с одной строчки к другой крестики и различные пометки, понятные лишь хозяину этого гроссбуха жизни... Глюк, Прибалтика, адреса налево и направо, осенью облом - уехал в Израиль... Шутка или месть принтам - до Нового года валили пиплы к Глюку, звонили, досаждали... И он там был... Кэт-Блоха, кинулась с передозняка... Жалко, клевая герла была. Жид в торгаши подался, в квислинги к оккупантам... А кто оккупанты, все те же советские коммунистические дяди, раньше говорившие правильные слова, а сейчас правильно загребающие деньги... Киса, уехал в Америку, Томми в Париж, Зюйсан в Индию, Kарлсон кинулся от несчастной любви, болван, Жора тоже в бизнесе... Позвонить и попросить приюта было не у кого. Велика Москва, а податься некуда. Или пионеры с принтами лайфующие или скипнули от оккупации или в квислинги подались... Немного осталось в Москве партизан, немного, и трудно их найти, попрятались от оккупантов и полисов, и там, в глубоком андерграунде, воюют понемногу, наркотой и альтернативностью мостят дорогу светлому будущему... На левый глаз Моби набежала слеза, но не от горя или отчаяния, а от попытки сдержать смех над собственной иронией. Слеза упала на раскрытую страницу, слава промышленности - паста от шариковой ручки не пострадала от химически слабой влаги, да и если б поплыла б буква, то была та буква в имени уже уехавшего за бугор человека, выпавшего из жизни Моби и ему подобных бойцов-одиночек, и уже ни какого значения не имело б - расплылась бы буква или нет... Да, хоть Моби и уже давненько бросил торчать, но от соломки, так, немного пожевать, не отказался бы... Ни хрена побудочка!.. Моби покрутил головой, вспомнив - живой подъем и мгновенное выселение... Голова шла кругом, вписатся на ночь всегда найдется где и куда, а вот зависнуть слабо. Все в разгоне или умерли. Кто в живую, кто образно, для волосатого дела... Моби сидел на рюкзаке угрюмо, широко расставив острые колени и положив на них руки. Кисти, с длинными и худыми пальцами, расслабленно свешивались с коленей, задумчиво теребя самодельно расклешенные джинсы, запястья были украшены бисерными браслетами-феньками, не пионер уже, тридцать первый пошел недавно, а вот нет, толи привычка обезьянья к стеклярусу-бисеру, толи жива еще идейка, не сдохла под тяжестью совковой жизни... Да и оккупанты очень старались задавить ее, идейку ту, что родилась в далекой Америке, под жарким калифорнийским солнцем, но не задавили, не кинулась она, есть еще дых...На худом, резко очерченном лице, в обрамлении спадающих на плечи грязных, слипшихся прядями, черных волос, тревожно и загадочно горели угли цыганских глаз, нижняя часть лица, с вялым не выразительным подбородком, была скрыта интеллигентнейшей бородкой аля'Чехов и усами. Портрет Моби дополняли худая шея с тонкой ниткой бус, не первой свежести клетчатой рубахой «болгарский ковбой» и жилеткой, черной в тонкую белую полоску и тоже конечно Тишинский рынок... Да, сейчас бы жевануть, да ни прайса нет, и не стоит джигита напрягать, или кинет или втюхает действительно соломы с полей... Идти было некуда, но идти было надо. Моби пошарил по карманам - не завалился ли какой бычок, нет, не завалился, пусто в карманах, затем глазами вокруг себя, тоже шаром покати, табачный кризис и приход капитализма очистил улицы от недокуренных и брошенных сигарет, уже бабки окурки продавать стали, как дальше жить - непонятно...В двери метро хлынул какой-то стихийный очередной поток, то ли автобус выбросил очередную порцию, то ли еще что, но прямо к ногам сидящего Моби подкатился шикарный бычок-окурок, ну просто красавец - чуть только прикуренная сигарета с золотым ободком возле фильтра. Моби подобрал подарок, прочитал по иностранному - «Данхилл», и пробормотав - Сенкью вери матч, то есть - Сеня верни мяч, с огромным наслаждением затянулся. Первая затяжка после такого говенного утра... Какой ништяк, пиплы! Да, сиди-не сиди, ни чего тут не высидишь... Не прошенные мысли о соломке - колоться он перестал уже года четыре, но жевануть нет-нет да тянуло, Средняя Азия, молодость, Моби стряхнул мысли и решительно вскочил с рюкзака. Какая-то бабка испуганно шарахнулась от него: -Фу, черт волосатый, напужал! Как из-под земли выскочил!.. Ну напужал... Бабка испуганно косилась и прижимала к иссохшо-плюшевой (жакетка плюшевая!) груди бутылку водки и таращилась на него. -Не боись бабча, не боись, уже скипаю... Стеклянные двери в сторону, легко перепрыгнул турникет, а че не прыгать - рост 192, во след заорала дежурная, да ну ее, фак с нею, ступени эскалатора сыпанулись под ноги, «Осторожно, двери закрываются.! Следующая станция...» и Моби влетел пулей в отъезжающий и закрывающийся вагон. Упав на свободное место и оглядев полупустое пространство, движущееся под землей, усмехнулся - все смотрят на него, хотя чего смотреть, ну запрыгнул, ну успел, ну патлато-клешасто-хипаристый, ну так и какого?! Под дерзким взглядом длинного хипаря немногочисленные пассажиры отвели взоры, уставились кто куда - кто в окно, кто на редкие объявления, кто на нацарапанную народную мудрость на стенах и дверях вагона - Коммунисты суки! Хеви металл! Ум за Люську! Ну и конечно нетленная трехбуквенная аббревиатура... Поезд катил и катил, мчался и мчался, останавливался и снова продолжал свой путь, а Моби сидел угрюмый и нахмурившийся. Ну ладно, махнет он на юга раньше, собирался, ну выкинули из флета, хер с ним и ними. Не пропадет он...А вот то херово, что уже три-четыре года граница не на замке и можно хоть в Голландию, хоть в Калифорнию валить, а ни как не свалишь, не скипнешь, вот это и терзало Моби намного больше, чем какой-то ведомственный флет/ Терзало и угнетало, душа требовала, этого, как его, а! экзисте... экзистенционального бунта!.. Фу, еле-еле говорил, ну и словечко! Моби приехал в Москву из далекого сибирского городка. Когда-то...Вечность назад. Поступать в какой-нибудь колледж... Ну и с тех самых пор и хипует...Уже десять лет. А было это как вчера - Моби, его тогда еще звали не Моби, а Серый, жидкими длинными патлами по моде, в зеленых клешах на семьдесят пять и ярко-розовой рубахе навыпуск, в черный и белый цветок с кулак размером, уже устроен в общагу абитуриентов-инногородников при каком-то строительном институте, совершенно случайно выскочил на Плешку... В разгар офуительного-офуительнейшего винта! Себя он считал хипарем, хотя по правде сказать, с высоты неправедно прожитых и положа руку на сердце, можно честно сказать - был он левый как валенок. Так вот - винт, хипня летит в разные стороны, за ними какие-то цивилы со злобными мордами и менты с дубинками, и какой-то бешенный в новеньком костюме и галстуке герлу за хайра! ну тогда-то еще Моби сленга местного не знал и спикал, как у себя в городишке привык, ну в общем деваху ту за патлы и волочь, а та в визг! Ну Моби и приложил свой мосол к не интеллигентному лицу хулигана с повязкой дружинника... И скипнул с Рэмкой, только их и видели, Рэмка путь показывала, все проходники наизусть московская герла знала, а Моби ну как кит на буксире пер ее, она позже призналась даже, что иногда забывала ногами перебирать или не успевала. Вот с те самых пор и стал Сережа не инженером, а Моби, хипарем и тунеядцем, аж самому жалко, а ведь мог бы вкалывать, как все совки, имел бы квартиру, пришли бы как сегодня, оккупанты и отняли бы кровную, а так ведомственная, не жалко. ..Моби хохотнул, сидящий рядом мужик в шляпе отодвинулся. -Не боись, это я так, мыслям своим, - лениво пробормотал Моби, глаза закрывались, ну гады, от силы спал три часа, сначала Динка, кувыркались до полдвенадцатого, фрилавничали, потом посадил ее на последнее метро и с соседом, Петькой-студентом, лясы точили, за жизнь спикали... Вот и завалился в полшестого, а подняли в девять, ну суки-оккупанты!.. Моби скрипнул зубами и сосед, тот самый, в шляпе, порывисто вскочил и пересел на противоположный диван. Ну и фак с ним, со шляпой... -Следующая станция библиотека имени Ленина! - проорало над ухом, а Моби привычно «перевел» - битлотека имени Ленона... В центре Москвы, было гнусно и мерзко. От форпостов капитализма с презервативами, алкоголем и балкончиками с газом рябило в глазах. По ушам бил блатной фольклор и крики торговцев демократией в розницу - продавцов газет. В ноздри настойчиво лез заграничный, то ли лондонский, то ли нью-йорский смог. Людей было вокруг столько, что хотелось убежать в лес. В любой. Моби толкали то спереди, то сзади, сбоку, обозвали волосатым ублюдком, пидаром и деревней, предложили героину в мелкой расфасовке, сообщили, что покупают ваучеры и пригрозили постричь наголо. Моби тяжело вздохнул и отправился к Сэму. В обще-то Сэма называть Сэмом - только оскорблять. Последнего. Сэм стал Семеном. Вот уже полгода. И мучился над двумя терзающими его проблемами. Покупать иномарку или совковый «кар», и стричь хайр, забранный в хвост или оставить... Все остальные проблемы Семен уже решил. Двенадцатиэтажная коробка эпохи пост-хрущевизма, спрятавшаяся за сталинские дома, была в свое время предназначена для высшего руководства средней руки...То есть для министров и заместителей РСФСР, а не СССР. Но в отличии от рабочих домов-хрущеб эта была кирпичная и облицованная плиткой. Сейчас же прежние монолитные ряды номенклатуры были сильно разбавлены творческими тунеядцами, родственниками прежнего начальства и прочей шушерой. Семен, относился к племяннику бывшего министра сельского хозяйства России двоюродным братом, а собственные принты имели мохнатую лапу в Мосгорисполкоме... Вот так-то и получилось двухкомнатное гнездышко из бывшей пяти-комнатной квартиры. В дверях не «полис» в будке, а домофон, палец привычно ложится на кнопку с цифрой «17». -Кто? - голос бывшего френда Сэма, а ныне преуспевающего посредника-маклера Семена бы недоволен и слегка встревожен. -Дед Пихто и бабка с автоматом! - обычной своей детской привычкой гаркнул Моби в черную решетку. От туда послышалось тяжелое дыхание - то ли Семен решал, пускать или нет, то ли вспоминал, кто из его знакомых бизнесменов так глупо балуется. И наконец-то: -Моби?! - почти радостно. -Моби, это ты! Давай двигай, сто лет не виделись, клево, что приперся! Зуммер, дверь слегка отошла, Моби вдарил ее ногой и ввалился в чистенький, совершенно не засранный и не заблеванный подъезд, даже удивительно, как какой-то паршивый домофон может сдерживать волну бомжей посередине Москвы. Лифт был тоже почти девственно чист, совсем не поцарапан, даже ни одной надписи не было на его стенах. Моби возмущенно покрутил головой, вытащил ив кармана жилетки шариковую ручку, но в это время лифт остановился. Уже приехали... -Привет, привет Моби, сто лет не виделись, старик! Как-живешь-можешь? орал и приплясывал перед Моби почти незнакомый парень, одетый в белые джинсы -ни хера себе! футболку с какой-то гнусной надписью - белое с фиолетовым и тапочки с фиолетовыми пампушечками. Тапочки и носки тоже были белые... -Слушай старик, я к тебе в обще-то по делу. Мне бы состирнутся, помыться и перенайтовать...Реально?.. Семен аж подпрыгнул; -Какой разговор, старик, проходи, проходи, будь как дома! Только вот в чем дело, я же на телефоне, прайс кую! Мне каждая минута дорога! Ты сам, все сам, где ванная - знаешь, где кухня - помнишь, холодильник к твоим услугам, а ближе к вечеру позвоним к герлам, имею отпадных герл, это тебе не то что хиппушки, с ними ни чем говорить не нужно, только суй да высовывай, ну да ладно, я побежал, располагайся! - и умчался бывший френд Сэм, а ныне Семен, делатель денег, квислинг проклятый. Моби бросил в изменившейся в богатую сторону прихожей свой рюкзак и скинув кеды, поплелся в ванную. И в ней были налицо проявления богатства и достатка. Нет, и раньше эта ванная комната блистала кафелем и итальянской сантехникой, но только благодаря усилиям Сэмовых принтов, в частности мама. А вот таких махровых полотенец не было, и шампуней не надолго хватало, больше мылом хайра стирали, ну и иногда чемеричной водой мустангов гоняли, что б не сильно кусались...Ну а сколько в свое время в этой ванне фрилавничали... У-у-у...вспомнить страшно. Дело в чем - ванна была не советская, как узенький гроб, а огромная, двухместная, финская ванна-бассейн, хоть заплывы устраивай... Да... Моби сбросил прикид и засунул его в стиральную машину, раньше вместо нее тазик облупленный стоял, а включить слабо - текст хер знает на каком, ну а кнопок-то как в космическом корабле, бля, не меньше!.. -Сэм, вруби шмудак, состирнутся хочу. -Уан момент, пол-лимона ловлю, готово, бегу! - почти сразу отозвался Сэм-который-теперь-не-Сэм, прибежал, мгновенно включил автоматику, хохотнул на дикость гостя и так же на бегу, крикнул: -В холодильнике бир - хлебай! Моби лежал в огромной ванне, весь укутанный пышной и пахучей шапкой белоснежной пены и лениво потягивал какое-то импортное пиво прямо из горлышка. Золотистая фольга придавала бутылке какой-то праздничный, новогодний вид, пиво было в меру крепким, в меру горьким и в меру терпким. Хороша хипповая жизнь, с усмешкой промелькнуло в голове, дверь распахнулась и возник Сэм. -О, клево устроился, я тебе оливок приволок, на закусь, еще пару пива и маг, что б не скучно было кайфовать!.. Вывалив все принесенное на пол, Сэм умчался к своему телефону. А Моби погрузился в кайф... Когда-то Моби и Сэм были френдами не разлей вода или правильней сказать - не разлей портвейн, сколько его было выпито, а какие факсэйшены закатывались на этом флету, даже участковый с содроганием наверно вспоминает о том времени, а какие закидоны, вмазоны и втерки в свое время здесь устраивались...А как круто раздвигалось сознание под воздействием «салюта» или «черного»... Хорошо, что хорошо кончается, Моби сам спрыгнул, еще не зависнув плотняком, а Сэма снимала родня, помощью лучших врачей Москвы... Моби снимать было некому, вот потому-то и сам спрыгнул. Теперь только дринк легкий да травичка-муравичка, ну да вот изредка как сегодня, жевануть тянет... А как на дербан с этого флета закатывались, а как счастливо возвращались... Да-да, даже и в том голодно-холодном времени были крупицы радости... Звякнула машина, настиравшись вволю, звякнула и перестала гудеть. Кончилась одна сторона кассеты и маг сам, без приказу свыше, погнал другую сторону... Да, клевое времечко было, Моби, и клевые френды у тебя были, жаль только - умерли, этот мажор в белых носках явно не Сэм, хотя вроде и похож, и вроде радуется... Потом Моби сидел, на кухне и жрал все подряд, прямо из распахнутого настежь холодильника. Сыр, колбасу, консервированные омары, сосиски и финики, черную икру и апельсины, запивая все это пивом, белым французским вином и двенадцатилетней выдержки настоящим виски... В животе тяжелело, в голове мутнело, хотелось почему-то плакать... Из магнитофона несся совершенно незнакомый музон, а из комнаты: -...По двести? Беру, клиент через полчаса! Заметано! Краска, по триста, беру, клиент через десять минут! Есть китайские, упаковка по три тысячи, по курсу... За окном садилось солнце, садилось за сталинские дома, освещая Москву дикого капитализма. В кухню ворвался, как ураган, Сэм, когда-то добрый френд: -Ты че, кислый? Холодильник надо закрывать - лед нарастает...Сейчас ринганем герлам... Омары зря раскрыл, все равно не ешь, ну да ладно...Устроим факсейшен, как бывало! А?! -Слышь, Сэм, тебя вмазаться не тянет? - совершенно неожиданно для себя, спросил Моби. -Нет. Я твердо слез. А у тебя что, с собой? Ты же вроде тоже слез?.. -Слышь, Сэм, я с утра тебя спросить хочу... У тебя теперь и трузера белые? Моби потрогал джинсы - слегка влажные, но терпимо. Хорошая машина...Кто же знал, что этот бизнесмен трахнутый, так неадекватно отреагирует на в общем-то невинный и простой вопрос... Вот тебе и найт, вот тебе и факсейшен, вот тебе и бывший френд. Как говорят в Париже - се ля ви... А не махнуть ли мне в Питер? Вроде бы там еще есть фейсы непротивные... А что! Клевый расклад, клевая идея, катим Моби в Питер, на хрен нам сдалась Москва квислинговая, да френд бывший с белыми носками и кто его знает какого цвета трусами!. .У-у-у, загудел как паровоз Моби и круто развернувшись, чуть не сбив своим рюкзаком какую-то парочку, устремился к призывно горевшей в дали букве «М». В метро было по вечернему пустынно и тихо, какой-то обоссаный бомж оживлял картину, на перроне стояла очкастая герла, ни чего герла, в порядке, и читала книжку по-английски, то есть книжка была английская, а как она там у себя в голове читала, один бог знает. Моби с ходу подвалил к ней: -Сори! Ю спик инглиш? Герла удивленно вскинула карие глаза поверх очков, дернула плечиком: -Я в метро не знакомлюсь! Моби не остался в долгу: -Так я не знакомится, как насчет факсейшена? Побелевшая от наглости длинного хипаря, герла не смогла произнести ни слова. -О'кэй, молчание знак согласия, здесь перепихнемся или предлагаешь скипнуть?.. Герла скипнула в первый попавшийся поезд, так кстати примчавшийся ей на выручку. Моби вздохнул: -Вот и говори после этого приятное людям... Ленинградский вокзал был по обыкновению пуст. Или полупуст. Какие-то иностранцы стояли и терпеливо ждали объявления о посадке на «Стрелу», хотя она уже как полчаса томилась у перрона, двое бомжей явно норовили прилечь, но все время с испугом вглядывались в даль, боясь прихода полисов. Посередине зала приком торчал лысый камень, то есть членом блестящим возвышался памятник В.И.Ленину... Какой грузин в огромной кепке-аэродроме разглядывал его и качал головой, то ли одобряя, то ли осуждая. Моби с ходу подвалил к нему, так как в кармане было пусто: -Послушайте, вы не могли бы меня выручить, я режиссер-постановщик с Ленфильма, у меня украли деньги... Невежливый грузин перебил; -Вай! Какой-такой режиссер-мажиссер?! Я в Сухуми живу, твой брат, ублюдок волосатый, каждый лето под окно вижу! Все мандарины сожрал, как гусениц!.. Не дам денег, не дам!.. Моби отошел, да, неудача, неужели так и придется пустым ехать, дорога дальня Может быть у иностранцев попробовать... Чем черт не шутит... -Сори! Ю спик инглиш? -Йес! -О'кэй! Ай хеф уан проблем. Ай биг хангри энд ноу мани... Ю йес мани? -Йес! - заулыбались иностранцы дикому английскому и внешнему виду Моби, сразу видно вежливые иностранцы, сразу видно из Калифорнии Моби прикатил... Не бомжара... Мс соловьем дальше: -Сори! Плис литл мани фор ми! Ай спик сенкью вери мач... иностранцы стали выворачивать карманы и совершенно легко, без проблем, расставаться с мелкими купюрами. -О сенкью, сенкью вери мач! Ю вери бьютефел пипл! Ю фром? Вер ар ю фром? - догадался наконец-то поинтересоваться Моби и получил ответ: -Мы есть из Риги. У нас есть тоже хиппи. На Домской площади. Мы были экскурсия. И Моби получил легкий шок... В Питер он добрался только к вечеру. Следующего дня и это было естественно, так как выписывали Моби из поездов аж шесть раз! Но бог держал над безбилетником мозолистую, от трудов, длань и вот он на Невском. У «Огрызка» какие-то пионеры совместно с панками распевали противными голоса про алюминиевые огурцы, люди спешили по своим делам и хотя оккупация коснулась и Питера, но все вместе было не так гнусно, как в Москве. Около пассажа «памятники» ругали евреев, ряженные под казаков звали брать штурмом Смольный, а какой пьяный люмпен выкрикивал лозунги несколько летней давности, явно первомайские: -Да здравствует союз, интеллигенции и всего советского народа! Сплотим дружбу народов вокруг партии! Держите крепко знамя борьбы за правое дело!.. Моби вертел головой, пытаясь ухватить взглядом все признаки капитализма - над красивым старым домом на другой стороне проспекта краснеет «Кока-кола», огромный плакат призывает вкладывать куда-то деньги, но не в сберкассу, тех у кого они есть...В остальном Питер был узнаваем и приятен. Возле бывшего Казанского собора, а затем долгое время бывшим музеем атеизма, не было ни кого. Это несильно удивило Моби, ведь и на Гоголях в Москве в последнее время тусуется лишь пионерия домашняя да бомжи, пиплов почти не видно. Но немного обидно - приехал Моби, а ни одной знакомой морды...Ни одного приятного фейса...Пришлось плестись до автомата и еще аскать пятнашку. Наконец какой-то добрый дед смилостивился и Моби набрал, довольно таки с опаской, знакомый номер. -Алло! хриплый голос Джона был как всегда беспечен и весел. -Алло! Смольный на проводе, у аппарата Дзержинский. Почему молчите, это кто? -Моби, - кратко отозвался беглец из белокаменной и получил ответ, прямо в уши: -Моби! Ура пиплы, Моби прикатил! Моби, вали быстро, мы тебя ждем!.. Еще полчаса тряски в трамвае, грозящем сойти с рельсов на поворотах, за окнами дома девятнадцатого века, так и мерещится в сумерках Распутин с крестом или Раскольников с топором, фонари приличных форм, куски булыжной мостовой, Моби все больше и больше узнавал Питер, Питер своей молодости, ведь они тогда, после винта на Плешке, на всякий случай скипнули с Ремкой в Питер, к ее френдам, там то Моби и научился мульку варить, на дербан ездить и шмыгатся... Рэмка была плановая-торчковая, наркомша со стажем и френды были у ней соответствующие. Потом Рэмка кинулась от передозняка, Моби вернулся в Москву, с Сэмом скентовался, а там и с иглы слез, подвязал с этим темным делом, но когда катил в Таллинн или в Ригу, всегда заезжал по старой памяти к френдам - Джону, Оксане, Кэру, Нильсу, Ого... -А, привет Моби, заждались! - Джон, все такой же веселый, на пороге коммуналки питерской, бедные соседи, чего они только не видели, чего они только не вынесли... -Дай я обниму тебя, пипл! Рад, рад! -Ты вмазаный?.. -Не-е Моби, мы теперь на другом зависаем, улет! Проходи - познакомлю, угостим... Длинный коридор со всякой дрянью по стенам, описанный во множестве романах и показанный во множестве фильмах, хмурые двери, за каждой другая судьба и... дверь расписанная во все цвета радуги, а посередине надпись славянской вязью - Ментам вход воспрещен! Ба, все знакомо, как будто и не было двух лет после прошлого приезда... Разлуки... -Знакомьтесь пиплы, Моби! Из Москвы вечерней лошадью, для нашей радости!.. Визг, крик, поцелуи. Есть и старые знакомые - Оксана, Нилс, Фердинанд, есть и новые - племя младое, незнакомое: -А меня Лэси звать, хочешь - я тебе фенечку сплету... Моби усажен на пол, в комнате полутемно, по кругу идет-плывет косяк, косячок, косяк-самопых, Лэси вежливо и чуть-чуть прихватила губками дымку и передает Моби, он втянул в себя от души, раз-другой и дальше косяк по кругу, сначала как всегда, ни чего, а затем легкое головокружение, глаза чуть подделись слезой, чуток, самую малость, совершенно безболезненно ломануло затылок и захорошело на душе, легче стало жить, а тут Оксана, и кофеек подносит в чашечке, ну а Джон что-то в руку сует... -Эт...это что? - через силу выговорил Моби, разглядывая конфету, блестяще-влажно лежащею на ладони. -А ты сосани ее - узнаешь, мы тут по случаю у одного штатника задарма ухватил бонбонов с начинкой... Тает конфета во рту, чуть горчит и одновременно чуть сластит, все такое клевое и такой всеобщий ништяк, пипл, цвет зеленый такой глубокий и сочный, а у Лэси глаза фиолетовые, о! и хайра светятся, ну улет... Моби сполз по стенке, с губы свешивалась слюна, длинной клейкой ниткой, глаза превратились в щелки и уставились куда-то в пространство, лицо побелело. Ему было ништяк, где-то вдали звенел высокой нота смех Джона, что-то очень и очень смешно бубнила Оксана, а ему был такой ни-и-ш-тя-я-я-к... В голове всплыло - Сэм, квислинг, оккупанты, надо бежать бежать, бежать!.. -Нам надо бежать! - изо всех сил заорал Моби, но его ни кто не услышал и он уснул, стал маленьким' маленьким, свернулся в махонький клубочек и уснул... Проснулся Моби от сушняка. В комнате вповалку лежали хипы. Под боком сопела Лэси, и хоть он ни чего не помнил, но и она, и он были голышом... На диване шевелился Джон, за ним у стенки тихонько всхрапывала Оксана. -Слышь, Джон, - прошипел Моби, стираясь не разбудить остальных. -Че, - спросонья недовольно прохрипел Джон. -Слышь, вода есть на флету? -В кухне, ты че вскочил спозаранку, еще десяти нет... -Понимаешь, нам всем бежать надо! Бежать, понимаешь?! -Это у тебя от бон бона героинового стремаки пробили, куда бежать... -Как куда, в Калифорнию, на Запад, к своим, есть же там хипы?! Тут же одни квислинги да оккупанты..? -Какие квислинги, какие оккупанты, у тебя что ли крышу сорвало? Спи... Моби натянул джинсы и отправился в кухню. В длинном коридоре было пусто, а на кухне, за столом покрытом липкой клеенкой с вытертым рисунком, сидел какой-то дед, в одних трусах, морщинистый и лысый, и слушал маленький транзистор, прижав его к уху. Моби отвернул кран, что бы спустить теплую воду, дед покосился на него ничего не сказал. Утолив жажду, Моби поинтересовался: -Чего слушаем, дед? -Голос Америки. .. В комнате Моби нашел приличных размеров бычок и закурил, усевшись на спальник. Надо бежать. . . Вспомнилось, правда как в тумане, выселение, небольшая драка с прежним френд и чего взбесился, ну поинтересовался Моби, какого цвета трузера, так что, повод ногами махать?.. Хорошо мослы длинные, хендом зацепил классно квислинга проклятого, память будет, ну и конечно припечатал ногой домофон, только щепки пластмассовые в разные стороны брызнули - а фули от народа прятаться за домофонами, все как ни у людей. Моби расхохотался собственным мыслям. -Ты че гогочешь, Мобик?.. сонно пробормотала Лэси и поежилась, стараясь плотней укутаться в одеяло. -Спи, спи, это я так, сам с собою, тихо сам с собою разговор веду, -тихонько напел Моби и потушил бычок. Хотелось поговорить с Джоном, но тот дрых без задних ног... Мужик лет сорок с небольшим, без единого волоска на голове, но с огромной бородой, вылитый душман, все как обрисовал Джон, внимательно смотрел на Моби из-под густых бровей, придерживая дверь ногою. -Я от Джона, от Женьки Шварца. Помнишь? -Помнишь. А тебе чего надо? -Поговорить. -Здесь не церковь, в церкви говорят по душам, я тебя в первый раз вижу... Моби вздохнул, но помня слова Джона - мужик нудный, но клевый, ты вотрись к нему, не пожалеешь, вотрись главное! начал снова. -Мне нужно поговорить с тобой, обязательно нужно. Во как, - и Моби полосанул ребром ладони себя по горлу. Жест видимо сыграл свою роль, мужик убрал ногу и слегка приоткрыл двери. -Проходи. За дверями был артистическо-богемно-люмпенский бардак, то есть мастерская художника. На столе, среди банок и туб с красками, на куске какой-то тряпки, спала худая девушка, совершенно голая, ни чем не прикрытая, везде были холсты, картины стиля примитивизма, вещи, которым место на помойке, кисти, бутылки, бутылищи, бутыльки, бутылечки... За грязными стеклами виднелись мокрые крыши и серое небо. Питер... Мужик провел Моби за фанерную перегородку, там оказался уголок для души - стол с непустыми бутылками и остатками какой-то закуски, диванчик со второй герлой потолще и накрытой рванным ватным одеяло грязно-красного цвета. Видимо мастерская пользовалась успехом. -Садись, портвейн будешь? -Это мой любимый напиток, - не покривил душой Моби и осторожно уселся на краешек дивана с девицей, так как больше было не куда. Герла пробормотала что-то и отвернулась к стене, выставив из-под одеяла голый зад. Художник усмехнулся, налил в два грязных стакана мутного портвейна и присев на край стола, звякнул стаканом об стакан; -Будем. Выпив под такой короткий тост, художник стал ковыряться рукой в тарелке, выискивая среди вонючего винегрета невесть что, а Моби разглядывать хозяина. Лысая голова была посажена на широкие плечи, обтянутые рванной грязной тельняшкой, заправленной в так же грязные и рваные тренировочные штаны. Ансамбль заканчивался одним грязным и естественно рваным носком. Внезапно Моби осенило: -Так ты «митек»?.. -Дык елы-палы... -Джон мне сказал, что ты по ошибке забрел к финикам, и будто дорогу помнишь.. -Ну... -Нарисуй мне. Возникла тишина, художник-митек поглаживал рукой лысину, оставляя на ней след винегрета, Моби не спускал глаз, герла под одеялом что-то бормотала... -Ну, - с другой интонацией произнес хозяин мастерской и снова налил в стаканы. На этот раз вышло по чуть-чуть. Чокнулись, раздалось емкое - будем, Моби выплеснул в сея зрелый напиток зрелого социализма, спасибо Аксенову В., научил, и уставился художника. Рука с лысины перешла вновь в тарелку и внезапно замерла... -О'кэй, сейчас нарисую. На столе, потеснив тарелки, стаканы и пепельницу, появился рваный лист бумаг: с какими-то жирными пятнами, художник вооружился карандашам, длинным и толсты и под его рукой стали возникать какие-то черные линии, сопровождаемые бормотанием - станция...как ее...ну последняя по этой дороге...здесь магазин... закрытый ети твою мать налево...тропка... ручей...дерево сломанное...а вот тут немного так... Моби еще раз посмотрел на план, вздохнул и спросил: -Ну что, Джон, идешь со мною? Джон растерянно оглядел пустую комнату, заставленную старыми вещами и неуверенно пожал плечами: -Так это. ..че там делать. ..без ксив... прайса нет... спикать не умею... -А я умею? Я имею ксиву, прайс?! Ты что - граница открылась, кому как не нам мир глядеть?! Христианию, Калифорнию, Индию?!.. Ну?! Джон прятал взгляд от Моби, юлил им, норовил укрыться в сумерках комнаты, в темных углах, спрятаться за старый резной шкаф, за сундук с хипповым тряпьем, бережно собираемый Оксаной, за резные доски хер знает для чего и внезапно Моби все понял, ни куда Джон не поедет, он хоть и обзывается хипарем, но по правде такой же цивил, как и соседи за стенкой, только с другим знаком. Просто в цивильной жизни он ни чего не достиг бы из-за лени и любви к кайфу-наркоте, а тут он на своем месте....Моби усмехнулся: -Нy ладно, замяли. Мне терять не чего, акромя цепей, как тому пролетариату. Я решил - ухожу. Прямо сейчас. Часов через пять, если все будет ништяк, буду там. Привет. Моби встал, закинув рюкзак на плечо и сделал самый первый решительный шаг к две ведущим на свободу, на волю, либертуха впереди, пиплы, фридом! -Может тебе чего-нибудь надо? - виновато спросил Джон. Моби пожал плечами; -Удачи. Которой у тебя нет. Привет Оксане и всем. Длинный коридор, из кухни несутся звуки радио, дед видать все слушает, хлопнула входная дверь, грязные ступени, ведущие вниз и вверх, ему дорога только вниз, дверь подъезда распахнута настежь, воздух сырой - был дождик. Когда? Вчера, сегодня, позавчера, завтра?.. Моби почувствовал - портвейн художника наложился на конфету Джона, все смешалось с только что выкуренным косяком на дорожку, волнам поднималось внутри восторг, окрыляя его, воодушевляя его, приподнимая над землей... Моби сделал один шаг, другой, третий, почувствовал, что потихоньку взлетает, замахал руками, рюкзак совершенно не мешал ему, под ногами было уже пусто длинный, хайр развевался в воздухе, ему казалось - он самолет! Впереди была свобода... Приземлился он на Финском вокзале. Недалеко от броневика под стеклом. Полис стоял с широко раскрытым ртом, видимо был поражен до кончика хвоста прилетом Моби, а тот презрительно пожал плечами и прошел на перрон, благо поезд уже был подан. Затем был провал, полный, черный, густой и непрозрачный, и очнулся Моби только у сломанной ели. -А теперь тут немного так! - во весь голос вспомнил Моби и поперся как танк. Хрустели ветки, орали ночные птицы, шарахались из-под ног какие-то звери, внезапно лес расступился и прямо перед ним, Моби, освещенный яркой и совершенно круглой луной, возник какой-то мужик, в смешной фашистской фуражке с длинным козырьком, такие он в кино видел. -Мужик, это Финляндия?! - заорал Моби от избытка чувств так, что у самого заложило уши. Мужик подпрыгнул, у него на груди звякнула какая-то железяка, от ее вида Моби расхохотался - мужик держал на груди малюсенький детский игрушечный автомат!.. -Ха-ха-ха-ха-ха-ха !- раскатилось дьявольски по лесу и мужик повторил следом за Моби: -Хи-хи-хи-хи-хи-хи! Моби ткнул мятым планом в грудь мужику и повторил свой вопрос: -Это Финляндия, а?! Финланд?.. -Йес, йес, Суоми, Финланд! Финланд!.. Внезапно мужик выхватил из рук Моби план, тот не успел отреагировать на такое нахальство и бесцеремонность, как странный мужик с игрушечным автоматом так же быстро выхватил из кармана толстую ручку и показав план беглецу под светом луны, жирным крестом перечеркнул его. - Ты че мужик, ты че, схавал чего что ли? - обескуражено забормотал Моби, пытаясь спасти план из наглых рук, а мужик пояснил свои действия; -Финланд ноу гут! Ноу гут! Свиден гут, вери гут! Гоу Свиден, гоу! И вернув план ошарашенному Моби, махнул куда-то рукой... До сих пор Моби не знает - был ли этот мужик или это был глюк наркотический... Но живет Моби в сквоте в Амстердаме, на Стаарграхт. ПРОРЫВ СКВОЗЬ МЕНТАЛЬНОСТЬ. Уезжать друзья и подруги начали еще в семидесятых. Вначале, по молодости лет, их увозили принты. Затем, встав на собственные неустойчивые, в связи с радостями жизни, ноги, уезжали сами. Первые уезжали по израильским визам. Но не все доехали до исторической Родины, так как; дураков менять советский брежневизм на еврейский кибуцизм среди его друзей оказалось немного. Большинство по пути терялось в Вене и Риме, а затем всплывали цветными открытками, редкими как праздники, из Нью-Йорка, Парижа, Амстердама и даже вымышленно-ненастоящего какого-то Сиднея... Следом за израильскими визами пришел черед вызовов из Германии, которая Федеративная. Но этим вызовам пускали еще более тяжелее, чем по израильским, хотя и по тем не все шло гладко. В чем тут дело - непонятно, но все равно, друзья понемногу уезжали. С криками и психушками, с заявлениями и голодовками, с демонстрациями протеста и отсидев за спекуляцию, хулиганство и хранение наркотиков. Но уезжали, затем от них приходили цветные открытки, правда все реже и реже, все с большим и большим интервалом, и наконец друзья исчезали совсем... Естественно, не был обойден вниманием и матримониальный способ уезда. Жена не роскошь, а средство передвижения...Кто-то женился на еврейке, кто-то на иностранке, а вот Серж с Измайлова, женился на выездной актрисе, старше его лет так на восемнадцать...и бежал от нее и Родины где-то в Брюсселе... Вслед немецким пришел черед совсем экзотичным вызовам. И отъездам...У Брика оказались греческие родственники, конечно в Греции, у Мальвины армянские корни в Канаде, а у Сэма родной отец отца, то есть дед, в Колумбии.. Это там, где кокаин делают. И Сэм свалил туда. Нет, конечно нет, уехать было не просто, в дело шли тайные связи, подпольная переписка, громкие обращения - деда в сенат США (?) и к свободной прессе Запада, Сэм в свою очередь, устроил пресс-конференцию для аккредитованных в Москве журналистов, показывал свой раскрошенный зуб и заявлял на просьбу повидать любимого и не разу не виданного деда, советское правительство послало хулиганов из КГБ, которые и раскрошили ему зуб...И всех в конечном итоге, выгнали. Отпустили. Разрешили выехать. Дали визу...Дали под жопу. У Нино даже во Франции оказались родственники, кто бы мог подумать - толстая Нино, стриптизерша первого призыва на подпольных сейшенах, апостольша фрилава и изысканная Франция... Невольно напрашиваются непрошеные ассоциации насчет 1968 года. В годы перестройки в ход пошли уже американские квоты на эмиграцию, вызова из диаспор Канады, ЮАР, Австралии, Аргентины и даже такие оригинальные пути отхода, как выезд по ваучеру в Польшу или например в тогда еще Чехословакию, мгновенное исчезновение, вполне привычное для волосатого люда, и всплыв подорванной субмариной или совсем наоборот, приземление торжествующим рустом, в городах, ни чего не имеющие общего ни с Польшей, ни с Чехословакией...Амстердам и Копенгаген, Осло и Верден, Сан-Франциско и Париж...Каких только видов различнейших городов он не получил от френдов...Как, с какими ксивами и на что, оставалось загадкой не только для него, но и для Интерпола... После перестройки уезжали уже просто так. Валерик целый год переводил какое-то говно, с английского на русский, какие-то боевики-ужастики, потерял в весе килограмма четыре, литра два крови, нервы пришли в полную негодность, но зато получил целую кучу неконвертируемого прайса, обменял его на баксы, купил визу и махнул во Францию. Обещал писать, но дальше одной открытки дело не пошло. Ринат в обще отчебучил-отчудил - хайр прибрал в хвост, прикинулся выздоровевшим, с помощью каких-то родственников устроился на фирму, выехал в командировку в Швейцарию и...Совершенно верно - больше его ни кто не видел. Только ему прислал открыточку, мод так и так, океан голубой, герлы смуглые и ласковые, бананы растут на деревьях, привет от великого комбинатора, Ринат из Бразилии...Хоть стой, хоть падай. Когда-то, самых первых отъезжантов-исчезантов, он еще просил - вышли мол штаны, Левку Страуса на гайках...Затем, наполучавшись открыток с видами разных городов, мест и стран, наполучавшись по затухающей на нет, стал более рассудительным и менее наивным. Бог мой, какие штаны, если открытки приходили все реже и реже, интервалы между ними все увеличивались и увеличивались, это был первый признак грядущего молчания и полного исчезновения, и вот...Последняя весточка от очередного уехавшего друга или подруги приходила с интервалом в год с лишним от предпоследней и все. Тишина и покой... Может почта виновата буржуазная, может КГБ не дремало, а может просто бермудский треугольник глотал его друзей... Ну конечно - френды не только уезжали, но и просто исчезали. Растворяясь без остатка в насыщенном растворе психушек, тая дымкой за заборами лагерей и тюрем, а то просто исчезали, перестав появляться в местах тусовок...Бывало, мелькнет за окном троллейбуса или на перроне метро неуловимо-знакомое, но стриженно-бритое, одетое по чужому, мелькнет и растворится в месиве людском...То ли канули в Лету, то ли стопом отправились в Шамбалу... Но для него самого отъезд был неразрешимой задачей. Чистокровный русак, хоть в «Память» записывайся, ни одного родственника дальше Казахстана за пределами России, ни одного иностранного френда, кто бы мог выслать вызов долгожданный...В квоты не попал, денег заработать на визу, вызов и загранксиву он ни когда не сможет...Пешком перейти границу, как Бублик или Тимоха, у него на это ни когда не хватит ни смекалки, ни храбрости, ни умения. Он один раз в городском парке имени Буревестника заблудился... Значит ему суждено сдохнуть в этой вонючей, заваленной цветным мусором по ноздри, стране?.. С перекрасившимися коммунистами...Обидно...Неужели ему суждено это пожизненное заключение, неизвестно за что, значит ему не увидеть ни Эйфелевой башни, ни туманов Лондона, без него разрушится Колизей и перестанет течь Ниагарский водопад...И. не увижу я ни Христианию, ни Парижа, ни Нью-Йорка...Ни песков Калифорнии, ни озер Канады... Если бы он хоть был к своему хипарству еще художник или поэт, музыкант или артист, писатель или хер знает кто...А так он всего лишь хипарь, неизвестный хипарь, без родственников за бугром, не умеющий заработать на отъезд, улет, уползание, плутающий в трех соснах навязшей в зубах Родины. .. Слезы наворачивались сами собой, рычать раненым зверем хотелось, от жалости к самому себе, выть водном и реветь белугой, весенним медведем орать, биться головой об стенку и лупить кулаками об голову, крошить посуду и остатки мебели, чудом выжившей от прежнего приступа... Соседи ненавидели его. За квартиру. Они жили точно в таких же однокомнатных квартирах, с сидячими ваннами и кухнями размером со стол, а прихожая со шкаф. Но они теснились-ютились там целыми семьями, а то и в два поколения, заработали они эти трущобы многолетним тяжким трудом на благо Родины, выстояв многолетнею очередь в райисполкомах... Этот же тунеядец шиковал в роскоши один-одинешенек, лишь изредка появлялась на его жилплощади какая-нибудь проститутка, одетая как цыганка и конечно без прописки, и сразу бежали жильцы к участковому, сигнализировать мол в подъезде нельзя держатся за перила, в связи с угрозой заражения СПИДом и в обще - нарушение проживания в городе-герое...Получил дармоед этот патлатый шикарнейшие апартаменты не в связи с долгой очередью и упорным трудом, а всего лишь якобы с заболеванием, как отвечали соседям в многочисленных отписках бюрократы, куда они тоже сигнализировали...И что же это такое за заболевание, восклицал пенсионер Еремин, фронтовик из заградотрядов, почетный чекист, что ему сразу и отдельную квартиру?1 И. куда только смотрит Советская власть?! Но Советская власть уже который год вроде бы умерла, а дурак как жил в отдельной, так и живет! дели дурак - то почему не в дурдоме?.. Что-то испортилось в нашем государстве, если не мчатся медбратья по вызову, на улицах стреляют и появились миллионеры... За окном, выходящим на плоскую крышу пристроенной коробки четырехэтажного дома, другое окно он заколотил матрацем лет девять назад, что б не так был паскуден вид - окно то выходило на улицу с лозунгами дня, так вот, за не заколоченным окном была первая половина девяностых годов двадцатого века, месяц где-то апрель, небо серело рассветом и корчило плаксивые рожи. Собиралось плакать мелким нудным дождем.. А где-то вставало солнце и был бы сегодня радостный день, так как сегодня у него безник и круглая дата. Сорок лет назад начал он свой путь с победным или трагическим криком, и добрался до сороковника... Дядя Вась, не путать с дядей Васей, слесарем с домоуправления, Дядя Вась валялся на измятой бессонницей постели, среди всегдашнего бардака и кавардака. Он проснулся ночью и больше не смог уснуть. Вытянувшись всем своим длинным телом, разметав хайра по истисканной подушке, упрев бороду в потолок, он до ломоты душевной копался в себе, это было его всегдашнее занятие, в последние года...Когда остался один на всю многолюдную Москву. Парадокс, но до пошлоты правда...В дымке последнего окурка «Примины» таяли картины прошлого, будоража и волнуя, воспоминания теснились, выбивая слезу Москва была пуста, в родной безник податься было некуда пригласить было некого, все прежние места опустели... А когда-то там, на Гоголях, кипела жизнь...Кипела и била ключом...А перед этим, но конечно и одновременно, но все же и перед этим, так как там началось раньше, на Джанге...0 благословенный Рамой, Шивой, Буддой, Христом и всеми остальными небожителями Джанг-Джалтаранг!.. Сколько там было кофе выпито, с портвейном на пару, сколько там всего такого выкурено, сколько экзотического попробовано! Одно лишь КГБ и знает, не к ночи будет упомянуто... Да и был он тогда помоложе, чувствами поярче и восприимчивостью ко всему новому, поотзывчивей что ли, на все - в Таллинн сорваться? махнули! на Памир за...ну гербарий пособирать? нет проблем!.. сейшен устроить на даче? какой вопрос!. .герлу украсть из родимого дома? да была бы она лишь согласна!.. Б общем, был он тогда помоложе чуток, более юный, ну самую малость... И пятнадцать ему тоже было когда-то. Только он тогда даже слов таких не знал - хиппи, тусовка, трава, ассоциативное восприятие ирреального мира в свете и так далее...Говорил он проще, так как в семье у него было принято и у более интеллигентных одноклассников уши в трубочку сворачивались...Был он родом из опоры державной, из пролетарской семьи. Папа токарь с завода "Красный пахарь", мама фрезеровщица оттуда же. А вот сыночек уродился - врагу не пожелаешь...Померли принты, от бесплатного здравоохранения и померли. И. проводить в дальний путь не смог - оба раза был в крезятнике. Соседи упекли, слава богу, теперь не получается.. А как родичи убивались - куда же ты катишься, сынок, со своими самодельными штанами клешастыми и рубахами в петухах, как у цыгана?.. Хипня эта до добра не доведен и так вона, в богу, душу, мать, по дурдомам таскают тебя... За окном в полный рост встал серый рассвет. Хотелось выть. Или запеть что-нибудь из «Крематория», очень уж его душевному сегодняшнему настрою подходит...Дядя Вась не мог заставить себя встать и заняться каким-либо делом....Душа все больше и больше погрязала в пучину депресняка. Ревел телевизор за стеной у соседей, видимо с утра шел очередной боевик из жизни Америки, за окном, как уже было сказано, выходящем на плоскую крышу, шумела полнокровная жизнь просыпающейся постсоветской, постперестроечной, пост хер знает какой Москвы...Брокеры что-то продавали, байкеры из банды Хирурга отсыпались после охраны роково-попсовых сейшенов, стоимость билета пол средней зарплаты, депутаты и проститутки готовились к вечерней тусовки, бляди, все покрали, даже слово наше стырили...Тусовались все, тусовались и презентовали. Презентовали тоже все. Церкви и клубы гомосексуальные, журналы для лесбиянок и банки, бардаки и передачи Ти-Ви для дебилов, благотворительные акции имени последнего царя. Одним словом, Москва, и с ней вся эта непонятная страна жила своей собственной непонятной жизнью...Раньше для него было опасно выходить из дому вечером или ночью, теперь же и днем какой-либо дикарь в пиджаке с засученными рукавами и мотней штанов в районе колен, подвыпив и увидев длинную патлатую фигуру, норовил поговорить и поучить отставшего от современной жизни хипаря, застрявшего в далеких застойных семидесятых... 0собено злобствовали какие-то личности, в совершенстве владеющие хипповым сленгом. То ли бывшие «системные», то ли из числа бывших сочувствующих домашних пионеров, дорвавшихся до капитализма и нашедших себя... Москва сносилась и перестраивалась, копали ямы и возводили какие-то монстровые сооружения непонятного назначения, открывались андеграундные, почти подпольные бары с платным входом и наиболее известный «Не бей копытом», компьютеризированные мальчики и техноподкованные девочки тусовались, слушали Чижа, рэгги и Б.Г., да, и только Б.Г., не смотря на сейшена для новых русских, изредка появлялся еще на Горбушке, напоминая, что есть еще люди в глубоком подполье, не все куплены, не все еще сдались... За окном начало плакать небо, у него тоже навернулись и потекли по заросшим щекам дождинки, он понял - если сейчас не встанет, то будет плохо. С синуцидом знаком не понаслышке... Одеваться не пришлось. Вчера упал не раздеваясь, умываться не хотелось, прайса из заветной коробочки из-под конфет, кто-то подарил коробочку, скипая на Запад, прайса в карман, на безник хватит...В лифте воняло мочой, в этой стране, в сранной Родине, везде воняет даблом, даблом-сортиром, здесь живут засранцы-зассанцы. От сырости улицы его передернуло, остатки дремы и бессонницы сразу смыло мелким, не по-весеннему нудным дождем, ноги привычно понесли к автобусной остановке, вокруг было пусто и безмолвно, интересно, сегодня рабочий день, а ни одной души, подумалось ему. В автобусе воняло бензином, перегаром и недопереваренной пищей. Люди были хмуры и серо одеты, все косились на длинного хипаря, явно наливаясь злобой против его вида и прикида. Людям не нравились его немодные клеша, яркая рубаха, выглядывающая из-под старенького плаща, длинные волосы, усы и борода, нитка бус, кокетливо свисающая из-под бороды...Им так же не нравились красные пиджаки с засученными рукавами и штаны с болтающейся мотней, но носящие такие шмотки ездили в отдельных мерседесах, а хипарь был здесь, рядом...Если бы вместо утра был бы вечер, если б вместо перегара пахло б свеже выпитым портвейном-водкой-одеколоном, тогда бы были б силы для разговора с ублюдком...А так лишь злоба, скрежет зубов и взгляды исподлобья... Уф, ну и морды, сорок лет живу, тридцать нить вижу осмысленно, двадцать два они меня ненавидят за вид, пора бы привыкнуть, а не могу, не могу привыкнуть и жить тут... Как всегда теплое метро, перешаг через турникет, вслед бодрый матерок дежурной, одновременно и восхищающейся длиннотой безбилетника Поезд, вагоны истасканы, наверно самого Сталина помнят, дребезжат и грозят развалится...Народу было прилично, но не тесно, Дядя Вась стоял скромно в уголке и антенной улавливал все спектры злобы, недовольства, раздражения. ..Ну сука длинноногая, видать падла патлатая ни где не работает...Ишь бусы подвесил, пидарас наверно.. Штаны-то, штаны, такие уже лет сорок не носят, а выпендривается, ну старый хрыч...Ты гляди, блядь, как. зарос... -Осторожно, двери закрываются....- пропел давним шлягером хриплый голос под потолком, он стал пробираться к дверям, раздвигая длинными руками недовольных. Вместо тайно ожидаемого солнца, наверху стало еще паскудней. Небо затянуло каким-то серо-свинцовым, моросило как-то гадко, люди толкались и бурчали. Это была Москва. На Плешке ни кого не было. Он опоздал. Так как. было очень поздно. Он опоздал лет на двадцать с лишним...В молодость не вернешься...Двадцать с лишним лет назад здесь было людно и весело, светило солнце... Теперь же только первопечатник возвышается памятником самому себе и моросит мелкий дождь. Дядя Вась уселся на сырую скамью, сквозь джинсы сразу почувствовался холодок, тоскливо огляделся. Сквозь штору серых туч напрасно пыталось пробитая солнце, серый дождь, нудный, как зубная боль, терзала землю, по Пешков-стрит пестрой лентой неслась чужеземная техника, с редкими вкраплениями отечественных авто. Усатые троллейбусы с трудом протискивались сквозь эту пестроту, развозя утрамбованные брикеты гостемосквичеинтуристов вдоль прославленной Тверской-Горького-Бродвей-ПешковСтрит-Тверской улицы. На Плешке было сумрачно и тихо. Рычанье рядом проезжающих монстров улетало куда-то вбок, книжная лавка была закрыта ввиду раннего времени, на скамейках без спинок, что не засиживались, было пусто. Дядя Вась достал из внутреннего кармана плаща с продранной подкладкой пузырь. Портвейн розовый, крепк.17, емк.0,5л., производство НТПР "Россия", Москва, 199... - прочитал он этикетку, грязно-смазанную и содрал пластик, синий и упругий, с горлышка. Из темно-зеленой бутылки пахнуло юностью... Из левого глаза выбежала и скрылась в бороде мужская крупная слеза...Как молоды мы были, как искренне любили... Мать моя Родина, отец мой мужчина, как давно это было и было ли... Может быть и не было ни чего?.. А?!.. Приснилось-привиделось... Дядя Вась запрокинул пузырь и «сыграл горниста», сидячий вариант. Портвейн был все тот же, как и в юности, вторая слеза выбежала все из того же глаза и тоже запуталась в бороде, вонючий, сладкий, неприятный, но до ностальгии знакомый такой...Напиток...Почти сразу, навстречу первым глоткам, волной пошло тепло и тошнота, легкая такая, всегда сопровождавшая распитие данного напитка, кульминационного мига социализма, миг-пик, мгновение... Оторвавшись и сплюнув тягучей и вязкой слюной, Дядя Вась посмотрел пузырь на свет, есть еще силушка в жилах, не перевелись богатыри на Руси! Пузырь был пуст. Аккуратно брякнув им в урну, привет бомжам!, он закурил. С безником тебя, Дядя Вась! Спасибо....Сквозь сизый дым и толчками накатывающееся опьянение, первое, легкое такое, окружающий мир стал не так паскуден и мерзопакостен... Спасибо напитку, даже робкий луч сверкнул надеждой сквозь дырку в облаках, даже мелькнула мыслишка - может быть мы еще живы...Может быть мы еще прорвемся...Мелькнула и не уходила, притаилась. «Примина» была кислая и почему-то щипала язык. Неужели и туда химию, запихали, гады!.. Ногам стало скучно на Плешке, здесь не было ни кого, ногам захотелось пройтись-пробежаться, а вдруг кого-нибудь и встретим... Голова же, как наиболее рассудительный орган тела, пыталась слабо возражать и вразумить легкомысленные ноги -ну кого же встретишь в вымершей Москве, совсем-совсем ни кого... Но ноги не слушали доводов, голос рассудка, они уже несли сами куда-то вдаль, вдоль по Тверской, сопротивляться им было в ломы и Дядя Вась отдался в волю ног. А вокруг бушевал этот бешенный мир, строящий снова, то ли капитализм, то ли еще что-то. Дядя Вась был законченным тунеядцем и участвовать в очередном строительстве не хотел. А потому терпел убытки - в злобном мире нарождающихся капиталистических отношений ему не было места. А на Запад эвакуироваться не было прайса... В киосках торговали импортом, прохожие спешили увидеть, купить и насладится, Дядя Вась брел один-одинешенек и тупо разглядывал встречных поперечных, спешащих по своим делам... Ему было восемнадцать, в армию идти не хотелось, решил закосить под дурака и в дурке, именно в дурке-психодроме-крезятнике встретил хипов. Они там тоже от армии прятались, 7-Б честно зарабатывали потом и кровью... С тех самых пор он и оброс. Стригли его, конечно, не один раз, но ведь хайр - это знамя, а знамя прячут в душе... И завертелось потом, закружилось, френды и герлушки, дербаны крымские и алтайские, Гауя, Белое море, стопы, винты, дурки и любовь, уезды, уезды, уезды.. Уезды, улеты, отъезжанты... И остался он один... Он и флет, зависть соседей...Сколько ему тогда было, а... тридцать или тридцать один... Врач, лечащий врач, единственный врач, который его понимал и прописывал не химию-сульфу, а только глюкозу и витамины, так как от хипарства еще лекарств не придумано, Сергей Исаич сообщил ему сугубо наедине-лично - мол по его диагнозу, что накрутили коновалы-не врачи, положняк ему отдельный флет... Отдельная квартира... Как допустим, туберкулезнику... И он даст соответствующие бумаги...А дальше как в сказке. В райисполкоме тетенька оказалась понятливая, узнала, что он один у папы с мамой, а у тех однокомнатная... И получил он этот... эту конуру... с сидячей ванной, кухней размером с сортир дачный...двенадцать метров жилой площади...густо когда-то заставленной всякой херней... Френды скипали за бугор и дарили, на тебе боже, что нам негоже... Дядя Вась удивленно уставился на бывший магазин "Сыры". Так вот куда его привели-принесли ноги, совсем недалеко оказалось, помню-помню.. .Одно из последних мест тусовки постперестроечной пионерии. Ну и он сюда захаживал... С этим самым местом, совершенно невзрачным, на первом этаже молочная продукция была в ассортименте (что завезли), на втором кафетерий, связано у него одно не хорошее воспоминание. Ритке тогда исполнилось двадцать пять, он имел прайс, взяли пиплов и завалили сюда. Почему сюда? Да просто хляли мимо, почему нет. Сели, взяли тортик и пузырь шампуни, на первом этаже давали реликты сталинской эпохи - сыры "Российский" и "Пошехонский", пришлось протискиваться сквозь женско-пенсионерную массу, которая и рада бы шарахнутся от волосатых наркоманов да не куда. На ступенях ведущих в кафетерий, сидели прихипованные бомжи и прибомжованные хипы, наверху было тихо и чисто. Все были веселые такие, при феньках, Ритка в бархатном платье, темно-зеленом... Только стали тортик мирно хавать, как из-за стойки вышел здоровенный бугай в белой куртке с не отстирывающимися пятнами на брюхе, и рявкнул, указывая в угол на стол-стоймя-пить-есть, господа хиппи, ваше место там, у параши... А почему? - поинтересовались наивно, а тот в ответ - здесь для белых людей, столик со стульями...На лицо, на волосато-бородатый фейс была явная дискриминация по социальному признаку и они гордо ушли, забрав торт и шампанское...А надо было уйти из страны блядской, но на это уже не было сил...А еще говорят, у нас нет негров... Дядя Вась стоял покачиваясь и все так же тупо разглядывал улицу. Вместо "Народ и партия едины" - "Кока-кола", прыщи молодого капитализма - киоски со всяким импортным говном, прохожие со звериными рылами, оскал капитализма, прайса не будет - ни один не подаст, сдохнешь...Прохожие обтекали его, как столб, сверху слегка моросило, за спиной рычала проезжая часть, перед глазами вместо сыров висели импортные трусы в горошек, портвейн выходил потом и тоской. Хотелось всплакнуть по юности, встретить знакомую морду или догнатся. Последнее было самым реальным. И рядом оказалось металлическое чудо, сквозь решетки блестели достижения забугровой вино-гастрономии и отечественной фальсификации. -Мать, дай банку пива... -Какого сорта, сорт называйте. -Ну мать, ты даешь, дожили - сорт называйте!.. До изобилия дожили, построили наконец-то... От каждого по возможности, каждому по потребности! подмигнул он все слезящимся глазом, уже надоел, юность видите ли вспомнил, и потребовал: -Самого дешевого! Мне догнатся... Мать лет девятнадцати выставила банку на прилавок, сгребла деньги и поджала губы. Мать совершенно не интересовали мелкие подробности бытия случайного, невыгодного клиента, от бомжа отличающегося лишь относительной чистотой...То ли дело мальчики на импортных машинах!.. Резкий щелчок, запахло прокисшим хлебом, жидкость была теплая, невкусная и малопенистая... Градусов в ней тоже кот наплакал... Дядя Вась засосал банку в полприема и смяв золотые латинские буквы жилистой рукой, швырнул ее в уже или еще со вчерашнего вечера переполненную урну... Из-за угла к нему шагнула привычная вонючая фигура, реалия капиталистической Москвы, грязно-оборванная, вызывающая отвращение сизо-кровавым месивом рыла... -Бог подаст, - расслабленно упредил он бомжа и отшатнувшись от густого запаха-вони, чуть не вывернуло, зашаркал вдаль, в сторону белорусского вокзала. Куда? Ноги дорогу знают... Как оказался в метро, не заметил. Как добрался до Арбатской да еще с пересадкой не запомнил, так как прикимарил... Наверху все было без изменений, почти так же, как и на Тверской. Бомжи, мерседесы, стриженные в спортивных костюмах и стриженные в пиджаках с засученными рукавами и мотней у колен... Пахло горелым мясом... Москва стала крематорием! Цветной мусор лез отовсюду, так же сильно воняло парфюмом, пьют его что ли, потом, а этого он совсем не мог понять - физически не работают, а потеют как работяги, отчего?.. Толпы, толпы, толпы чужих людей... На Гоголях, слава богу, ни души, детская парикмахерская через дорогу, превратилась во что-то заграничное, полис в стакане был без изменений и символизировал собой нерушимость хотя бы сил принуждения. Дядя Вась закрыл глаза, раскинул руки по верху спинки скамьи и отдался в лапы воспоминаний... Когда-то здесь спал пьяный Красноштан, бывший френд и товарищ по этим странным хипповым играм... Красноштан тоже устал жить в этой не рок-н-рольной стране и повесился... Ты же все еще жив...Вспомни, сколько френдов уже ушло...Красноштан, Янка, Боб, Викинг... Ноги, не выдержав напора воспоминаний, понесли вскачь, замелькали приметы сегодняшнего дня и остатки вчерашнего... Реклама "МММ" дабл мужской самоутверждающийся, заскрипел тормозами троллейбус, уступая ему дорогу, здание российского Пентагона, штаб прогрессивных сил, чуть не захвативших весь мир, тихая улочка, конторы, скромные четырехэтажные дома, где-то впереди алеет-золотится Кремль, стоп. Пентагон. Наш, а не тот... Серое небо с разрывами стало суше. Где-то далеко на востоке или западе пыталось раз чего-то сделаться... На мутном асфальте блестели грязные лужи...Усевшись на крыльцо кафе, бывшего «Пентагона» и посасывая так и не раскурившуюся сигарету, Дядя Вась пришел немного в себя. Портвейн и пиво утихли и улеглись, голова перестала кружится, ноги тоже успокоились. Когда-то здесь, в Пинте, совсем недавно, тоже бурлила жизнь, ну а теперь в попсово-мажорном кафе нет места теням прошлого...Совсем рядом была школа... Спецшкола английского... С хайрастым директором и лозунгом на английском «Все что тебе нужно - только любовь»... Перестройка, гласность, ускорение... Ускорится бы как-нибудь отсюда... Папа-Леша с дивана не встает, Собака в своей подлодке от страха подыхает, Сольми спился, Том всегда был мажором, хорошо хиповать, когда папа в МИДе арбатает, Хобит при принтах...и хоть изредка мелькают на сейшенах в Горбушке клеша самодельные и хайра, но все это не то...Компьютеризированные мальчики и техноиндустриальные девочки... Мэны и герлушки, прикинутые на принтовый прайс, стесняющиеся слова «хиппи», балдеющие от Б.Г., экстази и сериалов...А начитанные, бля! Узкая улица совершенно пустая, только лаковые коробки автомашин теснятся на тротуаре, да неужели во всей Москве нет ни одного нормального человека!.. Дядя Вась достал из кармана, аж сам удивился - откуда? 0,250 водки...Чекушечка-чекушка... Ох и вопрет сейчас!.. И засадил, "сыграв горниста", сидячий вариант. А что еще остается делать, у него сегодня безник, но день такой стремный, ни одного френда вокруг, мертвые ринги в записной книжке, двадцать лет в говне и рабстве, это если считать осмысленные годы, а так все сорок...Теперь свободен, вали куда хочешь, а прайс? а ксивы? а вызова-визы?!.. Ну суки... Дядя Вась помотал головой. Только прайс давай, прайс!.. -Ты че разорался? - два бритых молодца, две бритых морды, лба нет, зато сзади слишком, косухи налиты телом, кулаки поглаживают друг друга... -Может ему в тыкву дать, как думаешь, Славик? - улыбаясь спрашивает один, а Славик в последний раз думал в детстве, когда на горшке сидел, это по рылу сразу видно... -Мальчики, поехали! - требовательно-капризный басок вылезшего из какой-то конторы новья - красный пиджак с засученными рукавами, ну и мотня на месте, штаны блестят люрексом, «дипломат» полон...Мальчики с сожалением оглядывают несостоявшуюся жертву, пожимают виновато широкими плечами - мол извини, братан, в следующий раз обязательно, а сейчас спешим, работа, и исчезают. Хлопают дверцы, взревел мотор, плюнул газом и вновь улица пустынна, лишь сорокалетний хипарь-именниник сидит на крыльце бывшего "Пентагона" и зубами колотит горлышко второй чекушки - руки ходуном, адреналина в крови больше, чем спирта.. .Суки!. Суки позорные!.. Большая часть водки пролилась на грудь и джинсы, но часть попала и вовнутрь, произошло частичное успокоение...Суки позорные, если б не ехать шеф, морду бы разбили, им морду разбить, что плюнуть, раньше хоть полисов стремались, а теперь хозяева жизни... -Ненавижу блядскую страну! - шваркнул боталом об асфальт, но не полегчало. Дождик перестал моросить, но солнце ленилось светить на этот город. В воздухе висела взвесь - сырость, выхлопы автомашин, какой-то дым... Дым горящих империй, кому-то он там сладок... Свежо-побеленные и облупившиеся давно уже стены, блестели бронзово- золотистыми вывесками и чернели провалами выломанных окон брошенных домов, сквозь звенящую пустоту переулков, обрамленных сталинскими небоскребами и голыми скверами, людные улицы пестрели цветными кучами засыпанных урн и яркими запаркованными авто... Дядя Вась шел через все это или сквозь это или мимо всего этого... Почти беспрерывной полосой тянущиеся вдоль тротуаров припаркованные авто... Воздух был отравлен гарью жаренного мяса (крематорий!), парфюмерией и различнейшими городскими фи...ми... смердело, одним словом. Бутики, шопы, киоски и развалы глянца чейзопикуля под вспотевшим от страстей, полиэтиленом... .Все это, весь этот городской хлам донес его до улицы со славным ментовским на званием Петровка... Когда-то... Знакомое кафе было закрыто на ржавый замок. Осталась лишь облупленная вывеска с отколотым уголком... На ржавый замок... Замок волосатой богемы и люмпенской интеллигенции... А как вы думаете, Сартр... вы знаете, Пруст... я думаю, Бердяев...Фолкнер не столь... И здесь он бывал, и здесь он пивал, и здесь он сиживал...Алик читал свои стихи, конечно гениальные, естественно свои... Откровенное говно, но смешно. Рука деловито зашарила за пазухой и нашла пузырь. Неожиданно. Очередной... .Сколько их и где прячутся - неизвестно... То ли покупал, то ли бог послал... Хипу бог послал косяк. Темно-зеленое стекло, смазанная этикетка. . .После водки интересно как пойдет... Губы зашептали, как молитву - вермут розовый, десертный, крепк. 16, сах. 16%, емк. 0,7л., РОСВИНПРОМ, 1982г... Видимо этикетка еще до перестроечных запасов... Пальцы привычно обдирали упругий пластик, остерегаясь пореза, глаза жадно шарили сквозь пелену слез и дождя, заморосившего вновь...Воспоминания жгли - кофе и булочки с изюмом, френды и герлушки, веселье и жизнь, "косяки" и окрики буфетчицы тети Маши - траву не курить!.. Все это сдохло и надо выпить за упокой души...3вякнуло освобожденное горлышко об зубы, Дядя Вась начал "играть горниста". На этот раз классический стоячий вариант. В горло свободно и привольно тек вермут розовый десертный, крепк.16 и так далее, глаза были сосредоточенно устремлены на край крыши, где пугалом торчало облезлое - ВЫКЛЮЧАЙТЕ ГАЗ!, вокруг была обыкновенная московская жизнь - девушка в черном лаковом плаще нырнула в тепло импортного авто, какой-то мен в штанах с мотней у колен на ходу бубнил что-то себе в мобильник, лениво проехала "скорая помощь", без воя сирен, видать уже помер...Жизнь вокруг была обыкновенная и гнусная, без свободы для него. Вермут тек вонючей, сладком, теплой влагой-не влагой, тек и тек себе потихоньку, лишь изредка дергался кадык, как бы подсчитывая выпитое, желудок уже захлебывался... -Мужик, оставь чуток примочить...- раздалось за спиной, сдавленно-стыдливое, с хрипотцой. С трудом оторвавшись от пузыря и обернувшись, дядя Вась увидел потрепанного жизнью мужичонку, едва достающего ему до плеча, в ментовской робе с погонами старшины. Морда у старшины выдавала муку утреннего похмелья, толстое брюхо вывалилось из кителя, штаны темнели в паху. -Ты кто - мент? -Да не, я не на дежурстве еще, я человек... дядя Вась взболтнул пузырем, на слух определяя количество оставшегося и протянул "не менту": -Держи... И быстро-быстро пошел вверх или вниз, он всегда путался в топографии. Москвы, хотя и был урожденным москвичом, правда в первом поколении. Тротуар горбился и то и дело норовил резко выскочить из-под ног, ноги слегка подкашивались, он помогал взмахами рук справится с притяжением, пугая встречных редких прохожих амплитудой своего размаха... Размаха своего тела...Тела длинна которого достигла к сорока годам один метр девяносто шесть сантиметров или если мерить бутылками... Вспыхнуло в луже отражение солнца, продравшегося сквозь серость туч, в мыслях мелькнуло - человеколюбие к полису облагораживает хипаря, деревья закружились в медленном танце, вспомнился крик - танцуют все! и так захорошело на душе, что он заулыбался, погружаясь в воспоминания...Молодость, герлы, френды, косяки, и вдруг сквозь череду убогого пробилось заветное - утреннее озеро, солнце встало чуть-чуть, тепло, тихо, а на берегу она и расчесывает длинные-длинные волосы, тело золотистое тело чуть светится в лучах утреннего нежного солнца, он лежит в палатке, пахнет росой и черникой, а на душе такая... Усевшись на заплеванный, загаженный, затоптанный мокрый асфальт, Дядя Вась заплакал. Ну и пусть себе плачет сорокалетний хипарь пьяными слезами, Москва слезам не верит. И мы не будем верить, это не он плачет, а вино... На дворе середина девяностых годов двадцатого века, в отдельно взятой стране строится очередная общественная формация - капитализм, торжествуют демократия, гласность и рыночные отношения, а тут такие сопли!.. Сопли и слезы, пусть плачет неудачник, наше дело правое, мы победим, кто не с нами - тот против нас, если враг не сдается - то его уничтожают...Не можешь - научим, не хочешь - заставим... Не можешь срать - не мучай жопу, не-не, это из другой оперы...Одним словом - чего реветь по ушедшим вдаль невозвратную неправильно прожитым годам, во грехе, наркомании и алкоголизме, не лучше ли купить акции "Газпрома" и хранить деньги в банке из-под оливок...Опять что-то не то... Давай-ка сначала. Денег на вызов-ксиву-визу нет. Жены иностранки тоже нет... А жаль. Родственников за бугром нет. Приехавшего в гости близнеца с иностранной ксивой нет. Возможность заработать прайс на все то, чего нет - нет. Это с одной стороны. С другой, через вертикальную черту - имеется субъект, постепенно сходящий с ума от невозможности жить тут и не повидать все там, такой сорокалетний... Длинный, худой, с лонговым хайром рыжеватой масти, с такими же бородой и усами, отставший от эпохи лет на двадцать, но не желающий и не жалеющий ни догонять ее, эпоху, ни об ней... И что получается внизу, уже под горизонтальной чертой? Страшно даже подумать... Ноль... Первое проглатывает второе и ни чего нет...Значит и меня нет... Вон даже и смотрит прохожий сквозь... Ни метро, ни троллейбуса он не помнил. Может быть пешком притопал кто знает. С неба стало вновь моросить, голова была ясная и пустая, от выплаканных слез щемило в груди. Он подошел к забору и прильнул к нему, в щелку на него пахнуло упадком. ..Там, за забором, лежал пустырь с бетонным основанием, основательно загаженный мусором, говном, остатками цивилизации... А когда-то здесь стоял Джанг... Останки Джанга посередине капиталистической Москвы... В Питере был Сайгон, в Москве Джанг -аксиома, как и всякая аксиома не требующая доказательств и посвященным все этим сказано, Дядя Вась уселся на мокрую землю, прямо на прошлогодние листья и нынешний мусор, прижался худой спиной к бетонному забору...Здесь и прошла юность...Пролетела...Здесь и в аналогичных местах, как писал горе-профессор Лиссовский - в дыму наркокурения и ничегонеделании... Все так и было...Поломали гады, поломали, поломали гады, юность мою...Может зря он это путешествие по миражам затеял, может зря это он сердце свое рвет экскурсией в прошлое, может ни к чему все это да и ни кому не надо...Сильней закапал дождик, капли побежали по заросшему лицу, путаясь в бороде и усах, и так захотелось завыть!.. Закрыв глаза и подтянув острые колени к лицу, Дядя Вась замотал хайрами по сторонам - а-а-а-а-а-а... Голые кусты, мусор под ними разноцветными поганками, местами вылезла зеленая трава...Не поймешь - то ли осень на душе, то ли весна на дворе...Пить больше не хотелось. У него так часто бывало, за это и любили его френды...За это и за все остальное...Раз и отрезало и хоть один в компании трезвый...А-а-а-а-а-а, помотал он снова башкой, где те компании, где те френды и герлы, где?! Ритка, последняя любовь, отчалила с новым мужем в... Ни одной морды за весь безник не встретил, ни одного приличного, фейса...Одни спортсмены в косухах да новье в штанах с люрексом... Не с кем поговорить интеллигентно под банкой об экзистенциональном эксперименте перестройки или травянно-тележной теории о возникновении мира...Мы есть дыхание бога, выдохнутое после затяжки косяком...Сейчас бы пыхнуть... Все поломано, закрыто, исчезло с лица земли, лик Москвы изменен до неузнаваемости, родных людей ближе, чем в Западной Европе нет, как дальше жить - ума не приложу... Нужно еще разок забежать на Гоголя, символ нерушимости, хоть с Гоголями ни чего не придумали уделать, капиталюги... Гоголь стоял, как всегда, памятником самому себе. По его непокрытой голове били крупные капли дождя. Дядя Вась сидел нахохлившись на мокрой скамейке и неуклонно трезвел. Дождь, как вытрезвитель мечтателей и пьяниц...На всем бульваре, в пределах ограниченной непогодой видимости, их было всего двое - Гоголь и он. Капли перерастали в струи, затем струи повисли сплошной завесой, по телу текло, как в душе, весь прикид напоминал раскисшую кучу тряпья возле помойки, Дядя Вась казалось, потерял какие-либо точки опоры, казалось еще немного, еще чуть-чуть и он просто растечется под тяжестью намокших шмоток. На нем не было ни одной сухой нитки, хайр повис сосульками, обнажив неправильной формы череп, с многочисленными выпуклостями, шишками и какими-то вмятинами, усы и борода казались приклеенными пьяным гримером, клеша противно облегали ноги, которые до безобразия были худы...В шузах не хлюпало, так как в озерах не хлюпает... Почему-то расхотелось дальше жить... Может кинутся как-нибудь, лениво шевельнулось в мокрых мозгах, но что-либо предпринимать было лень... Вот и погулял по прошлому, вот и устроил праздничек души, вот и справил безник, правильно все бумагомараки чуть что твердят - в Лету дважды не войдешь...Аж блевать охота, с такого безничка... Может головой ударится о Гоголя, так жалко, памятник жалко, весь в крови будет и мозгах... Что же произошло все-таки с нашим героем-антигероем, Дядей Вась? А что же с ним может произойти в стране, твердо вставшей на путь новых экономических отношений? Ведь Родина хорошеет на глазах, изменения и позитивные реформы мелькают ежесекундно, и еже ли субъект, обладающий обыкновенным желанием и силой воли, захочет, так он же горы свернет! В стране есть с кого делать жизнь, пускай пророков немного, зато героев хватает! ежеминутно в Москве образовываются частные предприятия с туманным первоначальным капиталом, ежечасно выходят в печати книги маститых авторов об (смотри выше про капитал), ежедневно создаются шедевры отечественного кинематографа, на ту же тему, еженедельно проводятся с большой помпой различнейшие презентации... Устанешь перечислять достижения Родины...А тут какие-то рассуждения, рефлексия, да такие мелкие и на пустом месте, что впору заниматься ими психиатру, а не автору в купе с читателями. Тем более герой-не герой не раз там бывал, где от рефлексии лечат, от самокопания... Да и что ему самокопатся - в прошлом одна лишь грязь! беспорядочные половые связи, наркомания и алкоголизм, плюс бродяжничество, тунеядство и попрошайничество... Дерева не посадил, сына не вырастил, дом не построил... Учение не создал, учеников растерял, на крест не попал... Не может герой жить на Родине, пусть не живет. И должен автор наконец-то поставить точку, во всей этой затянувшейся истории. Пора. Форпост нарождающейся новой России, Шереметьево-2, был полон скипающей в даль публики, естественно, прибывали и сюда, но в аэропорту не задерживались, а исчезали за горизонтом, где светились огни ночной Москвы. В зале ожидания, под щелкающим табло, не было места для падения яблока... Свободных мест для ожидания тоже не было. Стоял ровный гул, похожий на прибой крымского моря перед штормом, изредка прерываемый особо крупными всплесками-криками. Дядя Вась с размаху шлепнулся возле длинного ряда занятых сидений, шлепнулся прямо на пол, чуть чавкнув мокрыми джинсами. Сидевшая с краю, девушка грузинско-еврейских очертаний лица испуганно встрепенулась неожиданному соседу, столь не посредственно захватившего кусок жизненного пространства, девушка трогательно прижимала к симпатичным грудям сумку, видимо со всеми своими документами, столь трогательно, что хотелось сразу ее полюбить... -Куда лыжи навострили, мадмуазель? - тактично-интеллигентно поинтересовался дядя Вась у соседки, стараясь привести в относительный порядок спутанные и слипшиеся хайра. Та нервно хихикнула: -На Родину предков... -Искренне завидую... Я туда собираюсь лет двадцать и ни как добраться не могу. А жаль... -Что же вам мешает? - слегка заинтересовалась девушка, прекрасно понимая - в связи с цейтнотом времени на кадрешь не похоже, просто болит душа у мокрого человека, вон и запах спиртного есть... -Многое. Лень, отсутствие силы воли, денег, менталитет поганый... Если бы вот вы ваяли меня да спрятали хотя бы в сумку... -Я то с радостью, но вы сильно большой, - засмеялась радостно девушка, открыв рот с прелестными зубами. -Я то с радостью, но вы туда не поместитесь... Вы художник? -Я?! Да, наверно художник...Художник, собственной жизни, от слова "худо", плюс скульптор-новатор, работающий по-какому-то-там-методу, видали на бывшем ВДНХа двух разнополых болванов, с серпом и молотом, так-то мое творчество... -А я думала Мухиной, - решила блеснуть эрудицией собеседница с прелестными зубами, но Дядя Вась уже потерял к ней интерес: -Может быть и Мухиной, я не помню... Вокруг гудел-шумел ночной аэропорт, все куда-то хотели улететь, багаж был отправлен вперед, только ожидалась команда к посадка...За стеклами вновь заплакало небо, оно видимо жалело своих сыновей и дочерей, бросающих его и желающих осесть под другим, более ярким и голубым...Над Канадой, над Канадой небо синее такое, меж берез дожди косые... -А у вас глаза печальные, - первая и вновь начала девушка, блистая на этот раз наблюдательностью. Он зевнул: -Просто в них тоска всего народа. -Так вы тоже...еврей?! - с придыханием и радостью узнавания тайны, так как не придала сразу серьезного значение словам мокрого собеседника о земле предков, шепнула негромко отъезжающая на историческую Родину. -Да нет, я хипарь... Тоска волосатого народца.. Все скипнули, а я идиот... Знаете такой анекдот?.. -Знаю, - равнодушно ответила мгновенно почему-то потерявшая к нему интерес девушка и прислушалась к невнятице, несущейся с потолка. -Мой рейс. Прощайте. Речь стала отрывистой и решительной, как у...хер знает как у кого... -Нет уж! До свидания, радость не моя!. Дядя Вась попытался приподняться и обнять в последнем поцелуи-прощанье ускользнувшее тело, девушка исчезла, он остался совершенно один. В переполненном аэропорту... Усевшись на освободившееся кресло, прислушался-задумался...Вокруг шумело и гудело, что-то объявляли, все куда-то летели и спешили, с балкона насмешливо глядели на сумятицу и неразбериху российской действительности, на вселенский переполох, чистенькие иностранцы, которым не дано понять душу русского человека... Рвущуюся неизвестно куда... И только Ф. Достоевский смог разобраться в ней - убьет сначала старушку топором, а потом терзается, терзается, терзается...Совесть в нем так и булькает, так и булькает... Как прокисший суп... Сейчас бы оторвать мокрую жопу, оторвать вот так вот от кресла, Дядя Вась действительно оторвал названную часть тела от уже прилипшего кресла, под ним чавкнуло, и пойти вот так вот, толкая нерасторопных, и он действительно пошел, и пошел себе, расталкивая нерасторопных, ох ни чего себе, как у него клево получается, улет и только!.. Он сидел в кресле и смотрел себе в спину, которая все дальше и дальше удалялась от него среди толпы пассажиров, неужели не оглянется, сволочь, не попрощается, мы же с ним все-таки сорок лет знакомы были, и выпили не одну цистерну... Да и френдами были - душа в душу... Почти... Дядя Вась оглянулся и увидел себя, оставшегося сидеть на коричневом дерматиновом сиденье, такого жалкого, длинного, с нескладным телом, не знающего куда деть руки-ноги, колени уперты почти в подбородок, кисти свешиваются промеж ног, подсохшие волосы напоминали паклю свалявшуюся, борода торчала куда-то вбок, все длинное тело было обтянуто потрепанными-попиленными шмотками, жалкими, как рубище, на секунду ему стало жалко бросать его, но он понял - если сейчас он не сделает этого - то уже ни когда не сделает этого...Жалкое и ничтожное зрелище (почти по Ильфу-Петрову) , пусть такое ничтожество здесь и остается, хотя жалко - сорок лет знакомы, ни один косяк вместе выкурили, да и френдами были, не разлей портвейн. Дядя Вась махнул рукой, прощаясь с самим собой и исчез в круговерти толпы... Среди пассажиров растворился, исчезло его длинная фигура в чуть подсохшем рубище...У него от жалости к себе навернулись слезы, гад, ушел и ручкой махнул, ни слова не сказал... Он шел весь такой элегантный и уверенный в себе, ловко управляя своим длинным и ладным телом, обтянутым по-модному клешеными джинсами, в меру обтянутом плаще, длинные ухоженные волосы придавали его худому лицу романтический антураж, бородка добавляла интеллигентности, усы бойкости и пикантности...Он слегка покачивал широкими плечами и все встречные дамы провожали его задумчивыми взглядами, он мельком оглянулся. - нет, не видать то жалкое зрелище, исчез, как дым, стерт с поверхности рассказа, а во взглядах встречных дам, что задумчиво провожали его взглядами, можно было прочесть многое, но на это не было времени... -Ваши документы! - строгий, но справедливый голос пограничника, бдящего и стерегущего, вместо собаки, нашу границу, оторвал его от мыслей. -Пожалуйста, - совершенно небрежно Дядя Вась предъявил справку с психдиспансера со всеми проставленными визами. Пограничник с уважением повертел ее в руках, заглянул на обратную сторону и предложил: -Проходите... и он прошел в накопитель. Накопитель, гнусное название, но за то красивая стюардесса, узкая металлическая лестница-трап, ведущая прямо в небо, уютное тепло авиалайнера, летайте самолетами, как ее сейчас называют, прежнею компанию "Аэрофлот", черт ее знает...Взревели моторы-турбины, вспыхнули за мгновение до этого многочисленные сигналы-тревожные огни на потолке "Ноу смокинг" и он взлетел... вместе со всей своей прежней жизнью и со всеми другими пассажирами, стюардесса тоже летела с ними... Свободен!... Одновременно со взлетом самолета рейс Москва-Париж от здания аэропорта отъезжала машина "скорой помощи". Дядя Вась смотрел на стремительно удаляющуюся землю, он впервые был счастлив. Часть вторая. ТАМ. назад вперёд |
